Наступил вечер; в доме стало темно, а на душе тревожно. Она подбросила поленьев в огонь, приготовила ко сну ночную рубашку. Ее охватила дрожь; Бетани часто представляла себе свою первую брачную ночь, у нее не было четкого представления, как это должно произойти, хотя не раз слышала болтовню Кэрри, а также тайные перешептывания девочек в колледже. И все же никогда ей не приходило в голову, что ее молодой муж станет избегать ее. Где же Эштон?
Мрачные предчувствия охватили ее при воспоминании о пакете Гарри: если Эштона схватили с секретными документами, ему вообще не вернуться домой. Похолодевшими пальцами она расстегнула пуговицы платья и разделась, бросив его на пол, надела ночную рубашку и вынула гребни из густых волос. Глэдстоун подошел к постели, обнюхал лежавшее на полу платье.
«Да, платье само не поднимется и не уберется в сундук». Пришлось потратить несколько минут, чтобы убрать его, — у Кэрри это получалось так легко. Бетани не стала расправлять складки и рукава — просто свернула и сунула одежду в сундук.
Стоял теплый августовский вечер, дул легкий ветерок, насыщенный ароматом цветов и пением соловья, но Бетани не удавалось унять дрожь, хотя, забравшись в постель под грубоватые муслиновые простыни, она услышала непривычный, но странным образом успокаивающий Шелест соломенного матраца. Глэдстоун устроился на полу, рядом с постелью.
Гладя пса по шелковистой шерсти, она плотно закрыла глаза. Две скупые слезы появились на глазах, скатились к виску и исчезли в волосах.
* * *
Крепкие руки, схватив ее за плечи, посадили в постели, вырвав из объятий успокаивающего сна, — она недоуменно смотрела в темные глаза Эштона.
— Что ты здесь делаешь? — Его теплое дыхание, пахнущее солодом, коснулось ее, пальцы больно вдавились в плечи. Она поморщилась.
— Ты сделал мне больно.
Он чуть разжал пальцы, но оставался суровым. Она слегка приподняла подбородок.
— Живу здесь, Эштон.
— Не говори чепухи, это все равно что быстрого скакуна заставить работать на пашне.
Несмотря на резкость его голоса, она не отвела взгляд.
— Я обязана быть вместе с мужем, — твердо произнесла она, — где бы он ни находился.
Он так резко отпустил ее, что она упала на подушку.
— Куда ты собрался?
— Пойду на конюшню.
Бетани, соскочив на голый пол, в довершение всех бед этого злополучного дня занозила ногу и слегка поморщилась.
— Останься, Эштон.
Он с шумом выдохнул.
— Зачем?
— Ты же не можешь все время избегать меня.
— Возможно, ты приковала меня кандалами в глазах закона, но не в жизни.
Она дотронулась до него, обхватив ладонями его красивое сердитое лицо, и почувствовала, как он напрягся под ее теплыми прикосновениями.
— Не собираюсь приковывать тебя кандалами, — прошептала Бетани. — Я люблю тебя.
Он поморщился.
— В беде любой выход хорош, не правда ли, детка? — Его едкий сарказм ножом полоснул ее, проникая в сердце.
— Я говорю правду, — настаивала она. — Я действительно люблю тебя. С тех самых пор, как вернулась в Систоун. Раньше тоже любила, но не так, как сейчас.
— И именно поэтому ты флиртовала с капитаном Тэннером.
Бетани перевела взгляд на горевший в печи огонь.
— Дориан ничего не значит для меня. Я хочу тебя, Эштон.
Он схватил пальцами ее за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.
— Почему ты не смотришь мне в глаза, когда говоришь это?
Она заморгала и замерла — слабый свет от затухающих углей в печи придал его чертам каменное, устрашающее выражение.
— Хочу тебя. Так сильно, что внутри все болит.
Холодная улыбка скривила его губы.
— Ах так, любовь моя, — проговорил он. — Тебя охватило желание, хорошо тебе известное.
Эштон слышал тяжелое дыхание Бетани.
— Знаю, ты сердишься на меня, — прошептала она, — но мне не по силам освободить тебя ни от женитьбы, ни от договора.
— И что прикажешь делать? Простить, потому что ты не можешь изменить того, что совершила?
— Возможно, еще о прощении говорить слишком рано.
— Тогда чего ты ждешь от меня?
— Я… Сегодня наша первая брачная ночь, Эштон. — Полено, зашипев, вспыхнуло в печи, осветив ее глаза: девушка казалась невинной, как котенок, и он почти смягчился… пока не вспомнил, что у нее есть коготки. Конечно, ей хочется спать с ним, вероятно, даже убедить, что ребенок, которым ее наградил Тэннер, на самом деле — исполнение его желаний…
— Итак, ты хочешь, чтобы я спал с тобой?
Она отвела взгляд.
— Да, — еле слышно произнесла она.
Он крепко сжал ее волосы.
— Не слышу тебя, любовь моя.
Бетани снова взглянула ему в глаза.
— Да, — повторила она более твердым голосом. — Хочу, чтобы ты спал со мной.
Эштон отпустил ее волосы и потянул за ленточку тонкой ночной рубашки, обнажив гладкую грудь. Потоки желания пронзили его. Пьянящий аромат исходил от ее чуть влажной кожи. К теплому запаху молодого тела примешивался жасминовый аромат духов. Против его собственной воли он испытывал сильное желание.
— Но я же не смогу быть нежным с тобой, — предупредил он, вызывающе посмотрев на нее.
— Этим меня не испугаешь, — она вздернула подбородок.
Разум подсказывал мужчине, что у него есть полное право швырнуть ее на постель и показать, что ее ждет в будущем, — а можно и поддаться очарованию ее глаз, насладиться ароматом нежной кожи, уничтожив воспоминания о Дориане Тэннере, доведя ее до безумной страсти.
Поднимая ее на руки и прижимая к груди, он еще не знал, какой из этих импульсов победит; все решила прядь девичьих волос, коснувшаяся его лица, и его охватила такая невероятная нежность, что гнев бесследно исчез. Когда Эштон опустил ее на постель и лег рядом, острое желание сразу овладеть ею постепенно угасло, уступив место нежности, — заглянув в ее сияющие глаза и увидев полные губы, понял, что не сможет быть грубым с ней. Проклиная переполнявшие его чувства, Эштон, склонив голову, жадно впился в ее губы — под его настойчивым поцелуем они раскрылись, его язык проник в нее, лаская мягкую глубину…
— О Боже, — пробормотал он, чувствуя, как ее тело содрогается от прикосновения его рук. — Почему не могу ничего поделать с собой? Ты мне кажешься такой сладкой. Почему хочу тебя, несмотря на то, как ты обошлась со мной?
— Может быть… — Она облизнула губы, как бы желая попробовать вкус его поцелуя. — Может быть, со временем ты согласишься, что мы совершили не такую уж роковую ошибку.
Его руки стали более настойчивыми и требовательными, исследуя ее гибкое и податливое тело.
