Просто кое в чем мы немножко расходимся. Вот и все. Мари, как всегда, осторожничает и хочет удержать меня от одной глупости, которая может меня скомпрометировать. Тебе чай или кофе, Лиза? Ах, ну конечно, кофе, ты же известная кофеманка. Мицци? Мицци! Боже мой, ну где же эта девчонка? Ах, ну вот и ты.
На маленьком инкрустированном столе стоял русский чайный сервиз, а также в тон ему вазочка, доверху наполненная разными лакомствами, которые так любила Китти: ванильным и сливочным печеньем, а также ромовыми шариками. В комнате стоял приятный аромат английского чая, сделанного из смеси нескольких сортов.
Элизабет, не доверявшая античным креслам, отодвинув изящные подушки, села на кушетку Рекамье. Однако как же взволнована Китти! Или ей показалось? Собственно говоря, Китти всегда была довольно экзальтированной особой, но сейчас на ее непривычно бледном лице на щеках проступили красные пятна, да и сама она – в ее-то интересном положении – зачем-то уселась в нелепое клесло-качалку.
– Мицци очень понятливая девочка, – сказала Китти после того, как служанка удалилась за кофе. – Мне было очень обидно, когда Шмальцлер разнесла ее в пух и прах. Просто разобрала по косточкам. И ленивая она, и сидит все время на кухне вместе с шофером, и понятия не имеет, как обращаться с дорогими тканями и настоящими коврами. Ну, может быть, с шофером она и правда сидела, но моего бедного Килиана забрали на войну уже несколько месяцев назад. И кто знает, где он сейчас и жив ли вообще. А у тебя есть известия от Клауса, Лиза? Да? Ну слава богу. Больше недели назад я получила письмо от Альфонса. Ах, бедняга! Он всегда так скромен, все, что я ему посылаю, раздает своим товарищам.
Она сделала паузу и дала время Элизабет спросить о Пауле.
– Да, три недели назад было письмо, – серьезно ответила Мари. – И с тех пор ничего. А тебе, Элизабет, он писал?
Она покачала головой.
– Нет, поэтому-то я и спрашиваю. За три недели ни одной весточки.
– Ну что такое три недели? – произнесла Китти. – К тому же они не всегда могут отправлять почту. Во время секретных военных действий они на недели оторваны от родины.
– Да, наверное, так оно и есть, – предположила Мари. – Нам придется потерпеть, хоть это непросто, особенно для мамы.
– А мама очень плохо выглядит, – заметила Китти. В этом, по ее мнению, нет ничего удивительного, ведь папа по отношению к ней ведет себя просто ужасно. Разве Мари не бросилось в глаза, с каким равнодушием он обращается с мамой? Она продолжила размышлять вслух. – Сколько лет они вместе… Почти тридцать. И где же любовь? Нежность? Уважение друг к другу?
Элизабет заметила, что браку приходится преодолевать и кризисы, и трудные времена, но такие моменты только еще больше сплачивают, укрепляют узы.
Китти не была уверена, что это так, но, видимо, не хотела вступать в дебаты с Элизабет. Вместо этого она глубоко вздохнула и сделала Мицци знак налить кофе ее сестре.
– Попробуй ромовые шарики, Лиза, – предложила она заговорщическим тоном. – Мари их не любит, потому что они отдают шнапсом. Ха-ха! Она просто не знает, как ими правильно наслаждаться. Ром – это не шнапс, Мари. Ром – это теплое дыхание тропиков, сладкое дуновение пальм и сахарного тростника…
Она подвинула к Элизабет вазочку, а сама принялась за сливочное печенье. В это время ее взгляд упал на письмо, которое Мари, сложив, положила на стол.
– Ты же видишь, Лиза, как я страшно люблю нашу дорогую Мари. Я и раньше доверяла ей больше кого бы то ни было, ну а сейчас, когда она стала женой Пауля и родила двух очаровательных пухленьких карапузов, мое сердце принадлежит ей целиком и полностью. Но несмотря на это…
Она наклонилась, чтобы взять письмо со стола, тяжело дыша от напряжения, а когда кресло сильно закачалось, потерла себе живот.
– Что, барахтается? – улыбнувшись, спросила Мари. – Это здорово!
– О да! – ответила Китти и захихикала. – Он непременно будет моряком, потому что я все время сижу в этом кресле и качаюсь. Ну, скажи, Мари…
Элизабет постаралась натянуть на лицо понимающую улыбку, пока Китти расспрашивала свою золовку о том, как она чувствовала себя в последние месяцы беременности, были ли у нее иногда утром странные тянущие ощущения и внезапные боли в спине, которые исчезали так же внезапно, как и появлялись.
– Нет, ничего подобного, – ответила Мари. – У меня только отекали ноги, из-за чего было больно ходить.
– Странно. – Китти оттолкнулась ногой, чтобы еще немного покачаться. – С ногами у меня все в порядке. А вот если я объемся, то у меня появляется такое чувство, будто в желудке все горит.
– Я думаю, мы не должны пугать Элизабет, – заметила Мари.
– Нет-нет, – возразила Элизабет. – Говорите, говорите – мне это ничуть не мешает. Напротив, даже очень интересно.
На самом деле и эта болтовня про всякие болячки во время беременности, и это внимательное отношение со стороны Мари ужасно действовали ей на нервы. К тому же в присутствии Мари она не могла попросить денег, было слишком стыдно.
Это был тот редкий случай, когда Китти почувствовала ее настрой и быстро сменила тему:
– Но вернемся к письму, хорошо? Все это… очень интимная тема, но поскольку ты моя единственная сестра, Лиза… Нет, не хочу ничего скрывать от тебя, никаких тайн. К тому же мне нужен твой совет. Ну не делай же такое лицо, моя дорогая Мари. Я хочу знать, что об этом думает Лиза. Только тогда я смогу принять решение.
Она развернула письмо, посмотрела на Мари как бы извиняющимся взглядом и протянула послание сестре.
– Прочитай и скажи мне потом без обиняков свое мнение, только честно.
Элизабет нужно было немного времени, чтобы понять содержание письма. Некая Симона Трайбер, по всей видимости, медсестра, просила Китти написать одному из ее пациентов. И этого пациента звали Жерар Дюшан. Непостижимо! Все надеялись, что больше никогда не услышат об этом человеке, который увез Китти в Париж и из-за которого общество отвернулось от семьи Мельцер. Мало того, что этот скандал доставил столько горя родителям, он еще чуть не испортил отношения Элизабет с Клаусом фон Хагеманном.
– И что ты хочешь услышать? – спросила она с равнодушным выражением лица, положив письмо на подушку.
Китти напряженно наблюдала за ней все время, пока она читала. Казалось, она была разочарована, так как Лиза не почувствовала те глубокие трагические ноты, которые звучали в этом письме.
– Ну что ты сделала бы на моем месте?
– Ничего.
Ища поддержки, Китти взглянула на Мари, лицо которой говорило о сочувствии. Она пожала плечами, как бы извиняясь за то, что она придерживается того же мнения, что и Лиза.
– Но… но он может умереть, – пробормотала Китти со слезами в
