Гарет молча кивнул, чувствуя, что боится случайно сказать что-то не то престарелому викарию. Боу молчаливо сидела рядом с ним, и, судя по напряженной позе, тоже чувствовала себя не в своей тарелке.
– Да, – преодолев смущение, сказал Гарет, – мой отец передал мне в собственность поместье после свадьбы с леди Боудисией.
Старик кивнул, и локоны на его парике подпрыгнули.
– Придется немало потрудиться, чтобы привести этот дом в порядок. Все время, пока я тут живу, он пустовал.
– Да, – согласился Гарет и снова кивнул. Ему начало казаться, что он превращается в попугая, словарный запас которого состоит из одного слова. Но викарий был прав: работы предстоит много, – а расходов еще больше.
Поместье могло бы давать неплохой доход. К счастью, плантации хмеля не постигла печальная судьба дома и сада, до которых никому не было дела. Вот только денег за хмель не увидеть еще почти год – урожай собрали всего пару месяцев назад, и отец успел его продать до того, как передал имение младшему сыну. Гарет понимал, что ему не остается ничего другого, как вложить большую часть средств, полученных в качестве приданого, в восстановление дома и усадьбы. Иначе жить здесь они просто не смогут.
Он презирал себя. Охотник за приданым, кто он еще после этого! Из дамского угодника превратился в альфонса. Порой Гарету приходило на ум, что «подарок» отца мыслился как наказание. «Поступи против моей воли – и увидишь, что из этого выйдет».
Он действительно пошел против воли отца. Брак младшего сына никак не входил в планы графа, как и связанные с этим браком расходы. И сейчас, женившись, Гарет вынужден был вкладывать деньги жены в дом, который в итоге, возможно, так никогда и не станет полностью пригодным для жизни. Состояние их спальни было тому прямым указанием.
Дырявые простыни, чадящий камин, вездесущая сырость. С тем же успехом они могли бы поселиться в одном из домов, что отец сдавал арендаторам в главном поместье. Пожалуй, там им было бы даже уютнее. По крайней мере ни в одном из тех домов крыша не протекала. Чего не скажешь о Мортон-Холле.
Только услышав, как дребезжит его чашка на блюдце, Гарет понял, что слишком глубоко ушел в невеселые мысли. Боу, ни слова не говоря, забрала у него чашку и поставила на стол. Он увидел, как насмешливо блеснули ее глаза. Забывшись, он едва не влил в себя еще одну чашку жуткого пойла, которое викарий почему-то называл чаем. Напиток оставлял во рту жуткий привкус плесени, который не убивался никаким количеством сахара.
– И чем тут принято заниматься в свободное время? – спросила Боу с безупречной любезностью светской дамы. Она была дочерью герцога и воспитание получила соответствующее. Гарет искренне восхищался ее манерами. Глядя на нее сейчас, ни за что не подумаешь, что она умеет ругаться как сапожник и скачет на лошади с лихостью амазонки. Не всякий джентльмен решится на такие трюки, какие Боу выделывала верхом.
Мистер Тиллиард перевел водянистый взгляд с нее на Гарета и обратно.
– Никто из вас не жил в Кенте? – спросил викарий.
– Нет, – односложно ответил Гарет, добавив после паузы: – Никто из нас никогда не жил так далеко на юге.
Викарий уклончиво покашлял.
– Здесь у нас можно неплохо поохотиться. В основном стреляют фазанов. Иногда рябчиков. – Викарий почесал подбородок. – Хорошо идет охота с собаками. Одно время в Мортон-Холле была отличная псарня. По крайней мере, так говорят. И еще в Эшфорде проходят ежегодные скачки. Конечно, не того размаха как в Оуксе или Дерби, но все равно неплохое развлечение.
– Я никогда не охотилась с гончими, – сказала Боу.
– Я бы и предположить не посмел, что вы бывали на охоте, сударыня, – брызгая от возмущения слюной, ответил викарий.
Гарет заметил, что жена его сделала глубокий вдох и задержала дыхание, очевидно сопротивляясь желанию ответить викарию в своем духе.
– Это вашу собаку я всегда вижу на берегу? – спросила Боу. Щеки ее порозовели.
Гарет сочувствовал. С ее темпераментом нелегко себя обуздать.
Викарий брезгливо поморщился, словно увидел мышь, свившую гнездо среди его носков.
– Крупный черно-белый пес?
Боу кивнула.
– Я увидела его в вашем саду и подумала…
– Этот пес не мой, миледи. Он ничей. Собака эта единственная, кто несколько лет назад выжил после кораблекрушения. Она выплыла на берег, таща за собой боцмана, вцепившегося в ошейник; бедняга умер через несколько дней. С тех пор собака таскается по городу и пугает рыбаков.
– Вот как, – сказала Боу, с отсутствующим выражением глядя куда-то поверх головы викария.
Гарет понял, что запас ее терпения вот-вот истощится. Пора принимать срочные меры.
– Нам пора, сэр, – сказал Гарет, поднимаясь. – Не сомневаюсь, что у вас полно дел.
– Да-да, – сказал викарий. – Пока не стемнело, вам надо добраться домой. Увидимся в воскресенье. Я договорюсь, чтобы для вас оставили место на передней скамье.
Выйдя из дома, Боу поглубже нахлобучила шляпку и крепко взяла мужа под руку.
– Ты все еще влюблена в Холл? – сказал Гарет.
– Да, – ответила Боу, – хотя переход к методистам видится мне все более заманчивым.
– Боюсь, что они, как и мистер Тиллиард, не одобрят твое желание заняться псовой охотой.
Боу отстранилась и с недобрым прищуром посмотрела на Гарета. Ветер трепал ее кудри, волосы лезли в глаза.
– Я лично займусь разведением гончих собак просто для того, чтобы позлить этого лицемера.
– Мы можем завести дюжину спаниелей. Милые английские собаки, а не какие-то там иностранцы. Не будем, что называется, дразнить местных собак.
– А ведь как хочется. – Боу вздохнула. – Я, честное слово, стараюсь вести себя прилично, но иногда это слишком тяжело.
– Я нервничаю, когда ты целый день молчишь, – сказал Гарет, войдя в маленькую комнатку, которую Боу объявила своей личной гостиной. Она вздрогнула от неожиданности и подняла на него глаза. Окинув мужа взглядом, невольно улыбнулась.
Забрызганный грязью, с растрепанными от ветра волосами, в кожаном охотничьем пальто, видавшем лучшие времена, он совершенно не походил на лощеного лондонского джентльмена. Но в таком виде он нравился ей даже больше. Этот Гарет принадлежал ей, и только ей одной.
– Мне осталось написать два приглашения, остальные уже закончила, – сообщила Боу и, отложив перо, размяла уставшие пальцы. Лизнув указательный палец на левой руке, она попыталась оттереть им чернильное пятно на пальце правой. Пятно упрямо не поддавалось. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против жены, у которой руки в чернилах, как у писаря, – недовольно пробурчала Боу, рассматривая испачканную руку.
