– Неужели ты сама должна этим заниматься? Где Глинет?
Кэтрин, пытаясь не обращать внимания на боль, скрестила на груди руки.
– Она попросила выходной, и я разрешила. Монкриф присел на корточки и несколько минут изучающе рассматривал Кэтрин.
– Ты очень добра со слугами.
– Как и ты. – Она состроила на лице такую же хмурую мину. – Питер восхищается тобой, а Уоллес готов на тебя молиться. – Кэтрин отвела глаза. Пристальный взгляд Монкрифа смущал ее.
– Ты все еще на меня сердишься, – проговорил Монкриф.
– Я поражена твоей догадливостью. Пожалуйста, уходи.
– Что у тебя со щиколоткой? Кэтрин опять потерла ногу.
– Ничего страшного. Уходи.
– Ты так упряма, что отказываешься от помощи? Ясно же, что у тебя что-то с ногой.
– Я не настолько одурманена наркотиком, чтобы самой не разобраться.
– Зато тебя ослепил гнев.
– Думаю, у меня, больше чем у любого в Балидоне, есть на это причина. Уходи же! Ну, сколько раз тебе говорить! – Кэтрин бросила на мужа сердитый взгляд, который, однако, произвел обратный эффект – Монкриф улыбнулся.
– Ты единственный человек в Балидоне, кроме Джулианы, который не ставит меня ни во что.
– Сравнение с Джулианой должно мне польстить?
Монкриф нагнулся и легко подхватил ее на руки. Кэтрин издала слабый писк и зажмурилась, чтобы не смотреть вниз.
– Мы можем целый день здесь препираться, а я хочу осмотреть твою щиколотку.
– Не обязательно нести меня на руках.
– Ты думаешь, я позволю тебе идти с ушибленной ногой?
– Просто меня никогда не носили на руках. Кэтрин вовсе не казалось, что ее нежат, она чувствовала беспокойство.
Монкриф быстро прошел по земляному полу башни и вынырнул в холодный солнечный день. Кэтрин порадовалась, что надела накидку. Она обхватила шею Монкрифа, прикрыла глаза, откинула голову и подставила лицо солнечным лучам.
Монкриф внезапно остановился, и Кэтрин открыла глаза. Синие глаза герцога были совсем рядом. Вблизи они казались еще выразительнее. Монкриф чуть наклонил голову, и на миг Кэтрин почудилось, что он сейчас ее поцелует, но в последний момент Монкриф отстранился.
– Тебе не обязательно нести меня на руках. Монкриф опустил взгляд.
– Так что, поставить тебя на ноги? – Он стал опускать Кэтрин, она дотронулась ногой до земли и ойкнула от боли.
– Нет.
– Кэтрин, неужели тебе так трудно принять от меня помощь?
– Со дня нашей встречи я только и делаю, что принимаю твою помощь, Монкриф. Наши отношения не сбалансированы.
– Ты сможешь ухаживать за мной, когда я заболею. Будешь подавать поднос с завтраком делать компрессы.
– Не могу представить тебя больным, – слабо улыбнулась Кэтрин.
– Я тоже человек, Кэтрин, – резко ответил он. Близость Монкрифа кружила голову, мешала думать, и Кэтрин решила больше не думать, а просто прижалась щекой к его груди и услышала, как мощно стучит сердце Монкрифа.
Он такой сильный, такой самоуверенный, что легко может победить ее. В каком-то смысле именно это сделала с ней опийная настойка. Кэтрин не позволит, чтобы одну слабость заменила другая.
Теперь ей хотелось, чтобы Монкриф отпустил ее. Она пойдет к себе, сделает холодный компресс, положит ногу на высокую подушку, и через несколько часов все будет в порядке. А если такие меры не помогут, то можно сделать повязку, чтобы уменьшить отек.
Монкриф свернул направо и быстро направился к сторожке. Здесь, спрятавшись за кустами, находилась небольшая, обитая железом дверь, которую прежде Кэтрин не замечала.
– Куда она ведет? – спросила Кэтрин, пока Монкриф поворачивался боком, чтобы войти.
– В главную башню. А оттуда к потайному ходу.
– К потайному ходу?
– У Балидона длинное, бурное прошлое. Бывали времена, когда нашей семье приходилось спасаться, а потому эти проходы всегда содержались в порядке. Здесь короче.
Вскоре они оказались в холодном погребе, где хранились съестные припасы и бочки с вином. Здесь было по настоящему холодно, но не чувствовалось обычной для подвалов сырости. В углу находилась лестница в кухню, но Монкриф направился не туда, а к полкам с ящиками и бочонками.
– Я опущу тебя на минуту.
Он поставил Кэтрин на здоровую ногу и прижал к себе, затем положил ладонь на стену за бочонками.
– Ты что-то ищешь?
– Один кирпич. Когда я был маленьким, то залезал на полку, чтобы его найти. Ага, вот он. – Монкриф с рычанием налег на стену плечом, и вдруг целая ее секция сдвинулась внутрь. Он снова подхватил Кэтрин на руки, а она была настолько заинтригована, что не стала возражать. В коридоре было абсолютно темно, но Монкриф шел так уверенно, словно знал тут каждый кирпич.
– Как ты ориентируешься? Здесь ничего не видно, – спросила Кэтрин, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.
– Я тут часто бродил ребенком и помню каждый поворот.
– Кто-нибудь знает про этот ход?
– Должен знать старший сын. Чтобы защитить семью.
– И все-таки ты знаешь.
– Я был очень любознательным ребенком, – ответил Монкриф, и Кэтрин по голосу поняла, что он улыбается, – и хотел раскрыть все тайны.
Еще в галерее Кэтрин подумала, что в детстве он был одинок, а сейчас утвердилась в этом мнении.
– Разве у тебя не было товарищей?
Монкриф ответил не сразу. Кэтрин даже решила, что он просто проигнорировал вопрос.
– Мои братья были значительно старше меня и занимались своими делами. Меньше всего им хотелось возиться с маленьким.
– Ты был счастлив в детстве?
– Думаю, да. Большую часть времени я проводил в одиночестве, но всегда находил интересные занятия.
– Значит, в детстве у тебя не было друзей?
– Я этого не сказал. В то время у поварихи был сын, мы вместе играли. И разумеется, была Гортензия.
– Гортензия? Так вы знаете друг друга с детства?
– Джулиана и ее сестра были нашими соседями. – И не успела Кэтрин задать следующий вопрос, как Монкриф на него ответил: – В детстве Джулиана была приятным ребенком. Она была старше, и к тому же ее уже обещали Колину. Что до меня, то гувернер почти не оставлял мне свободного времени. Я вспоминаю, что когда он уезжал или болел, я пьянел от свободы. – Монкриф помолчал. – После смерти Дермотта я, как мог, избегал внимания своего отца. К счастью, к тому времени Колин достиг совершеннолетия, и они с отцом много путешествовали.
– А твоя мать? – Они уже поднялись до цокольного этажа.
– Мама умерла, когда мне исполнилось два года. – Монкриф опять замолчал. – Помню, со мной возились няньки. Все они меня безбожно баловали. Я был очень изнеженным молодым человеком. Так, по крайней мере, говорил мой отец.
– Я думаю, твой отец мне бы не понравился, – задумчиво протянула Кэтрин.
