Хизер достаточно рано столкнулась с человеческой жестокостью и научилась быть честной с самой собой. Она не собиралась тешить себя иллюзиями, потому что это принесло бы лишь еще более горькие, мучительные разочарования. Ей никогда не узнать, что такое любовь мужчины, настоящая любовь. А именно это и было для нее самым главным.
Риск был слишком велик, а цена непомерно высока. Хизер захотелось плакать, но она справилась с собой. Она больше не позволит Дамиану прикоснуться к себе, потому что от его близости просто теряет голову. Лучше раз и навсегда все прекратить. Конечно, лучше. Но как больно…
Праздник в честь папиного дня рождения был в самом разгаре. Гостей собралось немного, но зато пришли самые близкие друзья и соседи. Хизер смотрела, как ее мать взяла отца под руку. Майлз засмеялся и ласково похлопал ладонью по руке жены, потом наклонился и поцеловал ее в губы.
Сердце Хизер сжалось от пронзившей его острой боли. Подобные картины не были ей в диковинку, потому что родители никогда не стеснялись проявлять свои чувства на людях. Но сегодня… сегодня все было по-другому.
Она откровенно завидовала их близости, тому, как им легко друг с другом, завидовала их взаимной любви… И одновременно презирала себя за это.
Праздник начался еще днем на южной лужайке поместья, а сейчас гости уже начали потихоньку разъезжаться. Виктория шла по направлению к тому месту, где сидела Хизер, с наслаждением подставившая лицо теплым лучам заходящего солнца и легкому дуновению теплого ветерка, напоенному ароматом луговых трав.
Виктория чмокнула дочь в щеку и с видимым облегчением опустилась в кресло.
– Наконец-то представился случай передохнуть, – проговорила она и обеспокоенно поинтересовалась:
– Как ты думаешь, все идет как надо?
– Твои званые вечера, мама, всегда проходят как надо, – улыбнулась Хизер. – И всякий раз ты беспокоишься из-за пустяков.
– Такова уж, видно моя материнская доля, – вздохнула Виктория.
Хизер продолжала улыбаться, но внутри у нее было пусто и холодно. Ведь ей никогда этой доли не узнать…
– Во всяком случае, я рада, что все закончилось. – Виктория, одетая в бледно-голубое вечернее платье, которое очень шло к ее глазам, казалась молодой как никогда. Она внимательно посмотрела своими удивительно ясными голубыми глазами на дочь. – Последний раз мы с тобой говорили по душам чуть ли не несколько лет назад, – весело заметила она. – Ты у нас теперь редко бываешь. Это из-за вашей размолвки с Беа?
Хизер в первый момент даже растерялась. Хотя чего удивляться – она как-то упустила из виду, что ее мама из тех людей, которые всегда говорят то, что думают. Она опустила глаза и посмотрела на свои сложенные на коленях руки.
– Мне тогда показалось, что Беа ведет себя слишком развязно. Я была не права?
– Я не знаю никого с такой ясной головкой, как у тебя, дорогая, – рассмеялась Виктория. – Когда я вышла за твоего отца, то частенько подумывала, а не обратиться ли к тебе за советом, а тебе-то было всего восемь лет! Между прочим, Беа бывает капризной и своевольной, так что ей полезно узнать, что не всегда может быть так, как хочет она.
– Но я разговаривала с ней недопустимым тоном!
– Такое случается с каждым сплошь и рядом, – мягко возразила Виктория. – Мы все люди и, бывает, срываемся. Не принимай это так близко к сердцу, милая.
– Так ведь я довела ее до слез! А, между прочим, я не могу вспомнить, чтобы из-за тебя или из-за папы я когда-нибудь плакала.
– Знаешь, мне кажется, что ты слишком строга к себе и многого от себя требуешь. Боюсь, что иногда слишком многого. – Виктория протянула руку и погладила Хизер по щеке. – У тебя усталый вид, дорогая.
Хизер старательно избегала ее взгляда.
– Да нет, я прекрасно себя чувствую, мама. Просто не очень хорошо спала сегодня ночью, вот и все.
Слова прозвучали своего рода извинением, и обе прекрасно это поняли. Виктория прекратила расспросы и, взяв руки Хизер в свои, негромко проговорила:
– Дорогая моя, если ты когда-нибудь захочешь поделиться – Боже мой, чем угодно, какая разница! – то помни, что всегда можешь прийти ко мне.
Хизер замерла. Мама знает. Знает, что между нею и Дамианом что-то произошло… Но она не может ей рассказать, она вообще никому про это не сможет рассказать!
Собравшись с силами, Хизер выдавила из себя улыбку:
– Я помню, мама.
Виктория внимательно посмотрела на нее и непринужденно перевела разговор на другую тему.
Через некоторое время, когда Виктория вернулась в дом, чтобы убедиться, что с обедом все в порядке, Хизер поднялась и направилась к отцу. Он стоял возле изгороди и с легкой улыбкой наблюдал за серым жеребцом, рысцой пересекавшим выгон.
Услышав ее шаги, Майлз обернулся, и его улыбка стала шире.
– Он летит, как ветер, ты только посмотри! – проговорил он и, помолчав, добавил:
– Знаешь, я назову его Пегас! Как ты думаешь, Хизер?
– По-моему, ему очень подходит это имя, папа.
Отец рассмеялся и хитровато прищурился:
– Значит, так и будет. Ты сейчас очень довольна собой, не так ли, кроха?
Моя кроха. Так он ласково называл ее еще в раннем детстве. Хизер рассмеялась:
– Думаю, у меня есть на то причина, папочка. Но я хочу спросить тебя о том же – ты доволен моим подарком? Или, может, тебе хотелось получить племенного барана?
– Тоже неплохо, но племенной баран не мчал бы меня с такой скоростью, – отшутился Майлз.
Хизер выразительно оглядела с ног до головы высокую фигуру отца и с серьезной миной и деланным сожалением проговорила:
– Боюсь, племенной баран вообще никуда не смог бы тебя умчать!
Не выдержав, Майлз от души расхохотался. Отсмеявшись, он посмотрел на дочь:
– Честно говоря, я и не подозревал, что ты так великолепно разбираешься в лошадях. Где же ты его откопала?
– На самом деле, папа… – начала было, Хизер, и тут же осеклась, но потом договорила:
– Мистер Льюис и я съездили на днях в Камберленд к коннозаводчику по имени Фергюссон.
– К Фергюссону? Потрясающе! Да ведь его лошади славятся что здесь, что в Париже! – Майлз слегка приподнял бровь:
– Надо думать, он заломил хорошенькую цену.
– Да, запросил недешево. Однако торговаться меня научил настоящий знаток этого дела. Как ты думаешь, кто это?
Они снова рассмеялись, но вскоре Хизер посерьезнела.
Майлз ласково провел кончиками пальцев по ее нахмуренному лбу над красиво изогнутыми смоляными бровями.
– О чем ты задумалась, кроха? – мягко спросил он.
Хизер глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза:
– Папа, а как выглядел мой отец?
Майлз потрясенно молчал. Наконец он сумел справиться с растерянностью, но Хизер, не дав ему заговорить, продолжила:
