Монах молча повиновался. Он отворил сначала дверь, ведущую в его келью над воротами, потом в первый двор аббатства, поглядывая с недоумением на сеньора.
– Доложи господину аббату, что сеньор Шабо де Брион желает видеть его преосвященство! Поворачивайся!..
– Меня не пустят к его преосвященству! Я простой привратник…
– Ну, так позови кого следует, и прикажи доложить обо мне.
Хотя привратник не знал, должен ли он что скрывать от приезжего господина и не пускать его в аббатство, но старался задержать его насколько возможно, не столько в надежде получить от него деньги, сколько из инстинкта братского самосохранения и желания оградить монастырь от неприятной случайности.
– Я займу твое место у ворот, пока ты не вернешься.
– Сделайте одолжение, но вы не знаете наших монастырских правил и можете нарушить их…
– Ну, скорее, я не привык ждать.
Если бы Брион мог знать, насколько его помощь была необходима любимой им женщине, то он не велел бы докладывать, о себе, а прямо, без всяких разговоров, обнажив шпагу, принудил бы привратника немедленно проводить его в комнату приезжей дамы.
В это самое время, при наступающих сумерках, Флорентин изощрял свое красноречие диалектика и влюбленного. Взгляды, которые он высказывал теперь, были совершенно противоположны всему тому, что он говорил графине несколько часов тому назад в замке. Там он хотел внушить ей страх и отвращение от мирских радостей; здесь, в монастыре, он рисовал перед ней яркими красками наслаждения тайной незаконной любви. Странная перемена в словах и обращении Флорентина пугала графиню, но она была так несчастна, что не доверяла логичности собственного мышления и всем сердцем желала услышать ласковое слово. Потребность ласки присуща женщине даже тогда, когда она удалена от любимого человека, и потому нет ничего удивительного, что Франциска так доверчиво относилась к другу своего детства. Его мужественная красота нравилась ей; священнический сан служил ручательством его бескорыстных намерений; к тому же она верила, что только он один может успокоить ее разбитое сердце.
Таким образом Флорентину скоро удалось согнать облако печали с лица Франциски; он уверил ее своими льстивыми речами, что причина того затруднительного положения, в котором она очутилась так неожиданно, заключается в ее неотразимой красоте и что все мучения происходят от ее болезненного настроения и сомнений робкого ума.
– Неужели ты позавидуешь серому камню? – продолжал Флорентин. – Если его оставляют в покое, то он обязан этим своему ничтожеству и отсутствию красоты! Разве наша жизнь в полном значении этого слова не состоит из вечных опасений и постоянно возрастающих неудовлетворенных желаний?
– Но ты сам, Флорентин, советовал мне бежать от света, считая его опасным для меня…
– Да, это необходимо, пока восстановится равновесие в твоей душе. Если бы ты владела собой, то неужели ты решилась бы приехать в Фуа, зная заранее, что тебя ожидают в замке сухие и скучные проповеди о нравственности. Тебе следует сосредоточиться, и я считаю хорошим признаком, что ты сама чувствуешь потребность уединения. Ты не хотела бессмысленно покориться чужой воле, но вместе с тем среди круговорота новой жизни не нашла в себе достаточно спокойствия и самообладания, чтобы справиться с собой. Тебе предстоит играть видную роль в свете; ты одновременно желаешь власти и спокойствия и при своем теперешнем душевном состоянии смешиваешь спокойствие с безжизненным прозябанием. Если ты пробудешь у нас зиму и лето и придешь в себя, то взглянешь иными глазами на великолепие двора и на обеих герцогинь. Ты поймешь, что наслаждение и власть могут идти рука об руку, и будешь властвовать и наслаждаться в одно и то же время.
Торопись, Шабо де Брион! Франциска настолько умна, что может увлечься опасными речами своего собеседника, и настолько взволнована, что вряд ли у нее хватит сил бороться с опасностью. Спаси ее сегодня от Флорентина, завтра, быть может, он уже не будет опасен для нее; она придет в себя и почувствует свою силу от сознания твоей близости и твоего бескорыстного участия к ней.
К сожалению, это было крайне трудно. Хотя аббат был человек добродушный и вряд ли считал нужным не пускать посетителей к молодой графине, но все затруднение заключалось в том, что он сам не знал, какого мнения ему следует держаться в этом деле.
Священник в Блуа, зорко следивший за тем, что делалось при дворе, с некоторого времени часто писал настоятелю монастыря, извещая его о вероятном прибытии графини Шатобриан на родину. Но, тем не менее, это событие застало аббата врасплох. Флорентин, ежедневно посещавший замок ввиду прибытия графини, так неожиданно привел ее в монастырь, что аббат, который вообще отличался медленностью и осторожностью в своих действиях, не успел составить никакого определенного плана поведения в настоящем случае. Он знал, что Шабо де Брион пользуется особенной милостью короля, и хотел угодить молодому сеньору, но боялся повредить делу излишней поспешностью.
Свидание молодого сеньора с графиней Шатобриан представляло двоякую опасность. Брион мог искать расположения прекрасной дамы лично для себя или присвоить себе одному награду от короля, если удастся уговорить ее вернуться к герцогине Алансонской. Но священники сами желали получить эту награду, которая должна была сделаться тем значительнее, чем долее они удержат у себя драгоценный залог и, оградив графиню от посторонних влияний, придадут ей мужества для борьбы со светскими искушениями.
Ввиду этих соображений аббат употребил все старания, чтобы как-нибудь отделаться от своего посетителя, и завел длинную речь о том, что настоящий случай представляется ему настолько затруднительным, что он считает невозможным дать скорый ответ.
– Напротив, я не вижу тут ни малейшего затруднения, ни для вас, ни для аббатства, – возразил Брион, – потому что мое посещение касается лично графини: я желаю знать ее мнение и прошу вас доставить мне возможность видеться с нею.
– Мне кажется, что графиня достаточно ясно высказала свое мнение, покинув двор по собственному желанию, или, говоря точнее, обратившись в бегство от окружавших ее соблазнов.
– Одним словом, вам угодно считать графиню своей узницей?
– Ничуть! Мы смотрим на нее как на беззащитное существо, которое обратилось к нашему покровительству, чтобы избавиться от назойливости некоторых людей.
– Вы обвиняете в назойливости короля Франциска?
– Избави меня Бог от подобной мысли!
– Но вы, тем не менее, высказали ее, и я клянусь вам моей шпагой, что вы подвергнетесь строгой ответственности за эти слова!
