головой. – Когда два таких родителя, как Мистина с Вуефастом, чего решили, тут один ответ: как изволишь, батюшка. Да он, Вуефастич-меньшой, вроде неплохой жених – и собой хорош, и родовит, и молод. Ей во всем в версту. Многие б рады были такому жениху…
– Коли отцы до осени не разбранятся, – вступила в беседу ее старая свекровь, – будут они теперь в Киеве и в земле Русской вдвоем полные хозяева. Княгиня стара уже – ей вона пятый десяток пошел, а князюшке только бы ратью на кого пойти. Ишь, земли ему не хватает! А пуще того – славы. Деды его славны, а он и их желает в кровопролитии превзойти. Теперь, слышь, на вятичей уж какое лето собирается. Княгиня-то не пускала его, а теперь, видать, сговорились они.
Хельмо напряженно слушал, боясь упустить что-то важное. Когда Мистина и Вуефаст породнятся, Святослав уйдет в поход на вятичей – понимать бы еще, что это за народ и где живет. Похоже, где-то на полпути в Хазарию. Сложится поход удачно – Святослав усилится, надежды на укрепление в Киеве христианства упадут. Но если поход будет неудачным… если в это время в Киев вернется его изгнанный брат Ульбо… Так чего желает Господь – чтобы Святослав ушел воевать или остался дома? Рассказать Рихеру и отцу Гримальду – пусть они решают. Они здесь главные, люди благородного происхождения. А он, сын Генрихова царедворца, попал в это посольство как крестник старой королевы Матильды, а еще благодаря знанию славянского языка и общительному нраву.
Вскоре Хельмо поднялся, благодаря за угощение и гостеприимство – нужно было передать услышанное Рихеру, пока не забыл. Хозяйка тоже поднялась, собираясь его проводить; он уже вышел под навес на крыльцо, но тут дети вцепились в платье боярыни, не то повздорив, не то чего-то от нее требуя, и Хельмо оказался на крыльце один.
– Постой, сокол! – раздался рядом с ним торопливый шепот. – Послушай меня!
Хельмо обернулся и вздрогнул от неожиданности: к нему обращалась старшая дочь хозяйки, та, что все это время скромно сидела на скамье под оконцем и шила, не вмешиваясь в разговор. Он и не заметил, как она выскользнула наружу, пока он прощался с боярыней. Теперь девушка встала так, чтобы из раскрытой двери избы ее не было видно.
– Я твоему горю помогу! – торопливо сказала она вполголоса, тревожно поглядывая на дверь. – Здесь нельзя говорить. Вечером, как станет темнеть, у Ратных домов жди, где березняк, на опушке. Пойдем с тобой кой-куда.
– Куда? – От удивления Хельмо совсем не понимал, чего она хочет.
– Из дома выйди и жди – я там все растолкую. У берез. Ну, ступай!
Девушка указала на ворота, где Куно уже держал их двух лошадей, и Хельмо пошел прочь.
– Чего она от тебя хотела? – спросил Куно, когда они выехали на улицу. – Мне было не слышно.
– Она хочет со мной встретиться… когда начнет темнеть, возле нашего жилища. «Уберьез» – повторил Хельмо. – Что это значит?
– Это такие деревья, – подумав, сказал Куно. – Бирке [50]. Там есть неподалеку, я видел. И чего ты испугался? Боишься согрешить? Похоже, ее пленили твои томные карие глаза.
– Едва ли она прониклась ко мне любовью. Для этого у нее был слишком деловитый вид.
Хельмо вздохнул: если бы Витислава позвала его темной ночью к самым далеким березам, он пошел бы без колебаний…
Когда утром прибежал какой-то чужой отрок, пробился через бережатых, добрался до самого Мстислава Свенельдича и что-то горячо доложил ему на ухо, тот был занят. На нем были все судебные дела по Киеву, не связанные с пролитием крови, и он разбирал какую-то тяжбу по давним денежным долгам. Пытался отмахнуться, отрок настаивал. Мистина велел позвать Люта, что-то сказал ему, Лют потребовал коня и уехал вслед за убежавшим отроком. Витляна не придала этому значения – нечто подобное на этом обширном дворе, размером с иной городец, случалось каждый день по несколько раз.
Лют вернулся довольно быстро – с вытянутым лицом, и Витляну кольнуло предчувствие: случилось что-то и правда важное. От природы весьма живого нрава, за годы жизни со старшим братом Лют выучился у него держать себя в руках и не спешить принимать все близко к сердцу, не разобравшись. На выбежавших навстречу женщин – двух своих жен и Витляну – лишь взглянул дикими глазами, бросил повод отроку, велел не расседлывать и устремился в гридницу.
– Мистиша! – Лют пробрался сквозь обычную толпу и наклонился к уху старшего брата. – Ты должен это увидеть сам!
– Что – это?
Дальше Лют зашептал ему в самое ухо, но, слушая его, Мистина и сам переменился в лице. Взгляд его устремился через гридницу к дочери, и у Витляны сердце покатилось куда-то вниз, хотя вины она ровно никакой за собою не ведала…
* * *
Богатый Вуефастов двор на Олеговой горе издали бросался в глаза – перед ним собралась толпа. Люди толковали меж собой вполголоса, оглядывались на запертые ворота, но внутрь не рвались. При виде едущего вскачь по улице воеводы с двумя бережатыми разбежались в стороны. Не сходя с коня, хирдман постучал в ворота обухом секиры, крикнул: «Мстислав Свенельдич!» – ворота раскрылись, трое всадников проехали во двор. Любопытные кияне устремились вперед, чтобы заглянуть во двор, но ворота вновь закрылись, едва не прищемив кое-кому головы.
Во дворе вроде бы все было спокойно – никаких следов беспорядка, только как-то тихо. Челядь попряталась. Мистина соскочил с коня у крыльца просторной хозяйской избы и вошел.
Внутри ему навстречу поднялся сам Вуефаст.
– Слыхал, какая у нас хрень творится? – рявкнул он, позабыв степенную повадку важного боярина и вспомнив привычки своей дружинной юности среди хирдманов Хельги Хитрого, иначе – Олега Вещего.
– Слыхал, глядь, – с тихой яростью ответил Мистина. – Показывай.
Вуефаст сам вышел с ним назад во двор и остановился, спустившись с крыльца.
– Вон оно, понеси его лихой…
Мистина увидел перевернутое корыто. Обычное корыто, сейчас оно имело какой-то погребальный вид. Вуефаст сделал знак челяди, и кто-то из его отроков, кривясь, подцепил корыто палкой и перевернул.
На земле лежало нечто… черно-бурая кучка не пойми чего.
– Это что за дерьмо? – осведомился Мистина, по виду почти спокойно.
– Ты приглядись.
Мистина сделал шаг и слегка наклонился, так, чтобы самому себе не загораживать свет.
Кучка оказалась составленной из двух высушенных жаб, сложенных спинка к спинке и проткнутых насквозь длинной занозистой щепкой, уже давно высохшей. Выглядело противно и угрожающе, и у Мистины легкий холодок пробежал по спине, несмотря на жаркий день.
