— Из-за этого вы вызвали меня сюда, в Гарвуд-Хаус, словно конюшенного лакея? Или вы считаете, есть шанс, что кто-то в этом… — он пытался найти особенно уничижительные слова, — блестящем обществе проявит излишнее любопытство — захочет проверить стеклышки?
— Я вызвал вас сюда, — сказал Рос, — поскольку я только что обнаружил, что у нас возникла другая проблема.
Винсент вздохнул:
— Что еще?
— Ну, как вы можете догадаться, когда Депардье начал задавать вопросы, я подумал, что будет весьма благоразумно с моей стороны задать несколько своих, и, кажется, цена, которую еврей дал вашим рубинам, несколько ошибочна.
— Ошибочна? То есть?
— Очевидно, он не принял во внимание древнюю и весьма славную историю драгоценных камней и семейства, которому они принадлежали. Проданные по отдельности, браслет, ожерелье, серьги и брошь действительно составили бы в общей сумме, вероятно, сорок или пятьдесят тысяч фунтов. Но проданные как полный гарнитур, — Рос сделал паузу и слегка покачал головой, словно сомневаясь в чем-то, — дали бы сумму вчетверо большую.
— Двести тысяч фунтов? — Сросшиеся брови Винсента сошлись на переносице. — За несколько ниток с рубинами?
— Это не просто рубины, дорогой друг; очевидно, что они восходят ко времени походов крестоносцев. Какие-то драгоценные камни были захвачены при падении Иерусалима и подарены Элеаноре Аквитанской[2] ее сыном, Ричардом Львиное Сердце. А она отдала их своему защитнику, темному рыцарю, в счет оплаты за хорошую службу. Рыцарь завещал их одному из своих сыновей, Эдуарду Фитц-Рэндвулфу Блоису, который впоследствии сделал из них гарнитур. И вы обладаете ими сегодня.
— Они старые — это вы мне хотите сказать, да?
Рос презрительно улыбнулся:
— Они названы гарнитуром «Кровь Дракона» после темной, таинственной истории, произошедшей в этом семействе. Они были потеряны, но их считают одним из наиболее важных сокровищ Франции из-за жемчуга.
— Жемчуга? — Винсент сердито нахмурился, изучая коробку, но видел только рубины и алмазы.
— Жемчуг был в броши, — терпеливо пояснил Рос. — Это подарок Элеаноры Аквитанской ее внучке, Элеаноре Бретанской, которая, в свою очередь, подарила его как символ благодарности и привязанности тому же Эдуарду Фитц-Рэндвулфу Блоису: он, рискуя жизнью, спас ее от верной смерти от рук ее дяди, короля Иоанна[3]. Дальше слухи касаются сына Элеаноры Бретанской, которая вышла замуж за одного из Блоисов, но…
— Вы совсем запутали меня, Рос. У этой истории есть точка?
— Дело в том, что ценность гарнитура определяется еще и уникальностью жемчуга, названного «Жемчугом Бретани». Он, мне говорили, такого уникального цвета и размера, что нет в мире подобного ему, и без броши, доказывающей цельность и подлинность гарнитура, мы могли бы с тем же успехом владеть ящиком симпатичного стекла.
Винсент по-прежнему хмурился.
— Так теперь, вы говорите, мы не только должны ловить этого проклятого бандита, но еще и брошку найти?
— Точно.
— А если он откажется пойти нам навстречу или он ею уже распорядился?
— Тогда мы покажем ему, как он неправильно, как опрометчиво поступил, когда оказался у нас на дороге.
Винсент долго думал, прежде чем нагнулся и вытащил из ножен, спрятанных в голенище сапога, тонкий, острый клинок.
— Вот мне будет удовольствие! — Он усмехнулся. — Я буду резать его, как рыбное филе, слой за слоем.
Рос, который не раз видел своего компаньона за работой, тускло улыбнулся.
— Да, в общем, держите лезвие хорошо заточенным, потому что я то же самое пообещал Пакстону, если он попытается надуть нас снова.
Винсент захихикал и вернул нож обратно в ножны.
— Я вас уверяю, жадность — одно из самых ярких достоинств человека.
— Жадность — да. Глупость — нет. Я был удивлен его непроходимой тупостью, когда он попытался нас отсечь от сокровищ д'Орлонов.
— Может быть, к нему вернулась сентиментальность? — Винсент насмешливо фыркнул. — Он-то подумал, что все мертвы. И потерял дар речи, когда дети его бедной покойной сестры появились на пороге его дома.
— Целый год мы убеждали герцога д'Орлона и его сыновей довериться нашей сети курьеров. Того, что он наконец положил в наши хранилища, нам хватило бы, чтобы жить по-королевски до конца дней. Мы сможем это сделать, если вы выполните свою часть дела и сразу же заделаете ей ребенка.
Винсент развел руками.
— Я уж постараюсь, можете быть уверены. Но если родится девочка? А не мальчик?
— Можете утопить ее, как котенка, и попробовать снова. Нам нужен собственный законный наследник, и чем скорее, тем лучше. Я не доверяю Пакстону и не хочу держать его в нашем деле до конца, поскольку он уже попробовал однажды избавиться от нас.
— Хорошо, что вы нашли те бумаги в его конторе.
Рос кивнул:
— Если бы он поторопился и стал законным опекуном мальчика, тогда он единственный обладал бы контролем за состоянием, пока мальчик не достигнет совершеннолетия. Когда я указал, ему на это, толстый ублюдок заявил, что не собирается делиться с нами, поскольку он единственный живой родственник покойной сестры, то есть законный опекун. Уверяю вас, — Рос стиснул зубы, вспомнив эту сцену, — ему крупно повезло, что я не всадил ему пулю в ухо, а просто задел мочку. Повезло ему и в том, что я остался доволен — я увидел, как он обмочился, прошу прощения.
— Мальчишке не повезло — зря он прибежал в библиотеку.
— Напротив, если бы мы не нашли способа его использовать, он был бы давно мертв. Вина за выстрел в лорда Пакстона целиком на нем, и теперь можно заставить девчонку делать все, чтобы спасти его от тюрьмы. Даже выйти за вас, — добавил он, сардонически усмехаясь, — несмотря на аромат береговой линии, въевшейся в вас навсегда, Винсент. Как только у вас появится собственный законный наследник, тогда все трое можете начинать тратить. Сокровища в хранилищах будут обнаружены, родословную продолжит плод ваших чресл, — он поднял бокал, словно произносил тост, — внук оплаканного Себастьяна д'Антона, последнего из д'Антонов, и самый свежайший герцог д'Орлон.
Винсент нахмурился.
— Вы сказали — все трое?
Рос впился в него взглядом.
— Господь милостивый! Уж не думаете ли вы, что я смягчусь так же, как вы?
— Она очень красивая женщина. Я с удовольствием брал бы ее к себе в постель каждую ночь.
— Вам это быстро надоест. Леди благородного происхождения не склонны вставать на четвереньки и упираться задницей в стенку конюшни. Конечно, вы всегда могли бы прибегнуть к не очень-то нежному убеждению, но синяки обычно вызывают нежелательные сплетни.
