— Я думал, ты знаешь, — растерянно проговорил Алимгафар.
Молодая артистка медленно приходила в себя: пожалуй, это пострашнее, чем под куполом цирка. Она вспомнила роман Виктора Гюго [12]: там компрачикосы уродовали тела, здесь солнцепоклонники уродуют души… Это надо было спокойно обдумать. Она взялась за ручку двери.
— Погоди, — остановил её юноша. — Спроси у Адониса про предсказание. Мне удалось узнать кое-что, но этого мало… Боюсь, тебя ожидают большие неприятности и бежать придется быстрее, чем мы думаем. Пока приказано не спускать с тебя глаз…
— А что ты хотел сказать насчет Рады?
— Ничего, кроме того, что придется брать её с собой.
Наташа вошла и осторожно прилегла рядом с Адонисом. Ей захотелось увидеть его пробуждение. Вот он зашевелился и растерянно протянул руку — он не заметил, как перевернулся на другой бок, и Наташа оказалась за его спиной. Он моментально это сообразил, схватил её и уложил себе на грудь.
— Слушай, что я тебе расскажу: мне приснился сон!
Он сказал это так торжественно, что Наташа прыснула.
— Не смейся. Раньше мне никогда не снились сны. А тут приснилась ты, черешня.
— Почему ты называешь меня черешней?
— Потому, что мне не нравится идиотское имя — Пансема! По-моему, верховному просто изменило чувство вкуса. Или книга имен у него на столе чересчур толстая…
— Тогда почему ты не зовешь меня Наташей?
Он поморщился.
— Не обижайся, черешня, но я терпеть не могу это имя! — он дернул кадыком, будто проглотил наконец нечто труднопроглатываемое. — В одном богатом доме — неважно, в каком! — некая горничная Наташка отравила насмерть своих хозяев: мужа и жену. Этой девке показалось, что они её несправедливо обидели!
— А имя Ольга тебе нравится?
— Оля… Оленька… Олюшка… Это пойдет! Хорошо, пусть будет не черешня, а Ольга.
— Для меня, между прочим, Адонис тоже как-то фальшиво звучит! Будто я мифы древней Греции читаю. Давай, мы и тебе другое имя подберем?
По его лицу опять пробежала тень.
— Давай, но не сегодня! На сегодня мне впечатлений достаточно!.. Ты тревожишь меня своими разговорами! Я много лет прожил без раздумий, неприятных воспоминаний и, заметь, без сновидений!
— Тогда скажи верховному, чтобы он прислал кого-нибудь другого вместо тебя!
— Ты этого действительно хочешь? — спросил он, глядя ей в глаза и до боли крепко прижимая к себе.
— Хочу! — ответила она дерзким взглядом. — Нет ничего хуже, чем быть в тягость!
Он больно сжал её грудь, бесстыдно скользя по телу руками безо всякого намека на нежность. У Ольги давно не было никакой одежды. На встречу с Алькой она ходила, найдя в стенном шкафу Адониса какой-то халат. Теперь, обнаженная, она чувствовала себя абсолютно беспомощной перед его грубостью, боясь, что сейчас он опять утопит её в своей нежности, и она все ему простит. Но на этот раз Адонис её не услышал.
— Думаешь, кто-то умеет делать это лучше меня? — он грубо развернул её спиной к себе, согнув в талии.
Наташа притворилась испуганной и обессиленной, чем обманула его. Адонис на миг ослабил хватку, и этого мгновения хватило ей, чтобы вырваться и побежать прочь. Он догнал её у самой двери, протянул руку, под которую она, почти не останавливаясь, поднырнула и дернула её на себя, подставив бедро. Адонис упал на пол. Ай да Аренский! Вот где пригодились его уроки!
Впрочем, Адонис упал мягко, как кошка, но, не поднимаясь, прильнул губами к её босым ногам.
— Прости, княгиня Ольга! Недостойный раб никогда больше не посмеет быть грубым с владычицей своего сердца!
Он поднял на неё покаянные глаза.
— Позволь загладить вину!
— Позволяю! — она милостиво убрала другую ногу, которой наступала на его спину.
Адонис метнулся в дальний угол комнаты и из ниши в стене достал узорную самоцветную шкатулку.
Ольга открыла её, и оттуда на неё полыхнул огонь драгоценных камней.
— Нет-нет, — он убрал её руку, которой она потянулась к жемчужному ожерелью. — Я сам!
Драгоценностей было много: ручные и ножные браслеты, перстни, диадемы, пояса — все это не спеша Адонис стал надевать на обнаженную Наташу.
У большого, во всю стену, зеркала он поставил её, расположив по бокам два серебряных подсвечника. Странное это было зрелище. Странное и завораживающее. Женщина-драгоценность! Адонис подошел к ней, стал на колени и прижался лицом к её животу. Наташа уже знала, что за этим последует…
Подмораживало. С неба сыпалась снежная крупа, которая вместе с северным ветром ощутимо секла по лицу, на мерзлых булыжниках мостовой скользили ноги. Серый день, серый воздух, серые фигуры прохожих — все вокруг навевало какую-то глубинную тоску и, чтобы окончательно не раскиснуть, Катерина упрямо вглядывалась в остававшиеся кое-где номера домов, разыскивая заветный двадцать первый.
В подъезде освещения не было, так что ей пришлось постоять, пока к темноте, слегка разрежаемой подслеповатым окошком лестничной клетки, не привыкнут глаза.
Катерина поднялась по ступенькам и дернула висящую на проволоке кисточку. За дверью звякнуло: блям-блям!
— Кто там? — послышался испуганный девичий голос.
У неё мелькнула мысль, что адрес неверный — голос никак не напоминал Ольгин, но спросила на всякий случай:
— Романовы здесь живут?
— А вы кто такая будете? — продолжал допрашивать голос с уже явно миролюбивыми нотками.
— Подруга Оль… Натальи Сергеевны.
— Минуточку! — обрадовался голос, и тут же дверь распахнулась, предварительно звякнув цепочкой, а в проеме возникло улыбающееся девичье лицо, на котором в течение нескольких мгновений легко читались все оттенки чувств от радости до полного разочарования. — Ой, а я вас не знаю!
— Ты давно здесь живешь? — строго спросила Катерина.
— Больше двух лет!
— Вот видишь, а мы с Натальей Сергеевной не виделись целых пять лет! по знаку девушки Катерина вошла в прихожую и, вешая шубку на гвоздь, сказала: — Не сомневайся, она мне обрадуется!
Девушка всхлипнула.
— Боюсь, она уже ничему не обрадуется!
— Что случилось? — испугалась Катерина.
— Наталья Сергеевна пропа-а-а-ла! — по лицу девушки покатились крупные слезы; чувствовалось, что с таким выражением чувств задержек у неё не бывает.
— Ну-ка, погоди реветь! — распорядилась Катерина, расшнуровывая ботинки. — Пойдем, присядем, и ты не спеша мне все расскажешь.
Они вошли в комнату. Хорошенькая зеленоглазая девчушка лет трех, сидя на диване, деловито заворачивала куклу в старый шерстяной платок.
— Познакомимся? — предложила ребенку Катерина.
— Познакомимся, — согласилась она, слезла с дивана и подошла к гостье. — Меня зовут Оля Романова. А тебя?
— Оля, — удивленно повторила Катерина и спохватилась: — Меня — тетя Катя.
— А фамилия у тебя есть? — спросила Оля, явно кому-то подражая.
— Есть. Гапоненко. Скажи, ты случайно не любишь шоколад?
— Люблю. Только раньше мне его всегда папа приносил, а теперь его убили.
— Бедная сиротка! — опять всхлипнула девушка.
— Аврора всегда плачет, — серьезно сказала Оля. — У неё слезы близко. А где твоя шоколадка?
— Такая подойдет? — спросила Катерина и протянула девочке полуфунтовую английскую шоколадку, купленную в буфете наркомата.
— Ух ты! — Оля уважительно притронулась к плитке пальчиком. — Это от зайца?
— От слона, — ответила Катерина, — такими шоколадками как раз слонов кормят!
— Ты, тетя Катя, передай слону, что Оля сказала "спасибо"!
— Непременно передам.
— Никак не хочет ко взрослым на "вы" обращаться, — посетовала юная няня. — Учу её, учу…
Но Оля занялась шоколадкой и не обращала внимания на её воркотню.
— Так что все-таки случилось с её мамой? — вернула разговор в нужное русло Катерина.
— Ничего ни от кого толком не добьешься! — тяжело вздохнула Аврора. — Уж я и в цирк ходила, и с артистами разговаривала… Поехала наша Наталья Сергеевна с цирком на гастроли в Уфу, а их шапито возьми и загорись! Рассказывают, так полыхало, по ту сторону Уральских гор зарево видели!
— А Наталья что же?
— Одни говорят — сгорела. Мол, к клеткам кинулась, хотела Эмму обезьяну свою любимую — вытащить. А тут сверху горящая балка и упала. Брезент костром занялся — никого спасти нельзя было! Никто больше не усомнился бы, да одна акробатка твердить стала, что не сгорела она! Мол, когда она сама своего товарища-акробата из огня вытаскивала — хотя зря старалась, он все равно умер, — какой-то неизвестный юноша в самую последнюю минуточку из огня Наталью Сергеевну выхватил да на руках куда-то унес. Но вот какое дело: кроме акробатки этой никто юношу не видел, может, ей от угара показалось… Еще она говорит, что не уверена, была ли Наталья Сергеевна жива. Ну, посудите сами, простите, не знаю, как вас звать-величать…
