Слуги замерли в нерешительности, никто не знал, что делать: повиноваться ли провинившейся и впавшей в немилость госпоже, молодому господину или же умудренной жизнью герцогине. Выживет ли граф и, если нет, то кто станет главой дома? Хватит ли у молодого господина характера, чтобы управлять домом, или Исабель подомнет его под себя, а может, герцогиня настоит на браке и станет здесь хозяйкой? Кому повиноваться? Кого слушаться?
Они переводили растерянные взгляды с Исабель на побледневшего Жуана, а с него на горделиво вздернувшую подбородок герцогиню. Жизненный опыт подсказывал ей, что в доме грядут перемены, и именно сейчас решается, кто станет его главой.
Хоть мечты Иванилды о замужестве и пошли прахом из-за негодной девчонки, но продолжать прозябать в бедности или на положении бедной родственницы-приживалки она больше не собиралась и сделала ставку на Жуана.
— Герцог де Сильва, каковы будут ваши распоряжения? — Иванилда повернулась к дрожащему пареньку и слегка поклонилась — весь его вид вызывал в ней брезгливое презрение, но тем проще будет им управлять.
Жаун даже не сразу расслышал слова герцогини, в его ушах все еще раздавался стук, с которым сильное тело отца упало на пол и мучительные хрипы. Когда же осознал смысл произошедшего и обращение герцогини, то преобразился на глазах — хилые плечи расправились, к бесцветным щекам прилил бледный румянец, а узкий безвольный подбородок горделиво вздернулся.
Тусклые глаза обратились к затихшему отцу и рыдающей на его груди Исабель.
— Здесь уже не лекарь нужен, а священник. Фуртадо! — тонкий дрожащий голос пронесся по затихшим коридорам.
— Какие будут распоряжения, ваша светлость? — молниеносно сориентировался камергер.
— Велите слугам перенести тело отца… — Жуан на мгновение замялся, а потом в восторге от собственной дерзости закончил: — В одну из гостевых спален. Для меня подготовьте бывшие комнаты отца. Теперь я граф де Сильва и глава дома.
В его тусклых глазах сверкали победные искры — наконец-то, дождался! Теперь больше не придется терпеть издевательства Исабель. Он научит сестру покорности!
— Ты, мелкий выродок, — Исабель оторвалась от холодеющего тела отца. — Это ты во всем виноват! А теперь надеешься стать графом и дальше позорить наш род? И думаешь, я тебе это позволю? Когда выйду замуж, я упрошу герцога, чтобы он передал титул графов де Сильва нашим детям! Никогда в их жилах не будет течь твоя лягушачья кровь.
Слабый румянец на щеках Жуана поблек, он вздрогнул и беспомощно посмотрел на Иванилду.
— Жуан уже стал графом де Сильва, — ласково ответила она. — Что же до вас, сеньорита, как я уже говорила ранее, ваш брак с герцогом де Альбукерки не состоится. Вам стоит проявить покорность и послушание брату, ибо теперь он стал главой семьи и только от него зависит ваша дальнейшая судьба.
Опасаясь перечить сестре напрямую и сомневаясь, что его слова и голос прозвучат так же внушительно, как у герцогини, Жуан только многозначительно кивал, победоносно посматривая на сестру — наконец-то она в его руках.
— Это все вы! — Исабель стремительно обернулась к Иванилде. — Вы оба сговорились избавиться от отца и от меня, опозорить нашу фамилию слизняками, рожденными им и вашей бестолковой дочерью! Но вы еще не знаете Исабель де Сильва! Я вам этого не позволю! Я лучше дом сотру с лица земли, но вы не станете в нем хозяйничать!
— Уведите ее и не выпускайте из комнаты. Граф де Сильва чуть позже примет решение о ее судьбе, — приказала Иванилда замершим слугам.
Жуан кивнул, разрешая исполнять приказ, и поспешил скрыться в кабинете отца, где дожидалось вожделенное, но ранее запрещенное вино.
Несколько мужчин-слуг нерешительно шагнули вперед, чтобы препроводить хрупкую госпожу в ее покои, и Иса окинула их пренебрежительным взглядом, от которого добровольные стражники поежились, будто под порывом зимнего ветра.
Исабель хотелось визжать и кричать, бить, царапать надменные, полные превосходства лица Жуана и Иванилды, но она графиня и должна держать себя соответственно.
Слуги снова протянули руки, чтобы удержать ее, но отшатнулись при виде огня, вспыхнувшего в прекрасных глазах.
Исабель горделиво вскинула голову и, несломленная, отправилась в свою комнату в сопровождении бестолково толкающихся стражников.
Пусть сейчас Жуан и Иванилда празднуют победу, но проиграна только битва, а не война.
План у Исабель окончательно сформировался еще до того, как слуги захлопнули дверь за ее спиной.
Да, Исе запретили покидать комнату, но ведь есть еще и Пурнима, а ей никто не запрещал исполнять приказы госпожи.
Едва оказавшись в спальне, Исабель окликнула служанку.
— Что угодно, сеньорита?
Пурнима изрядно трусила, но все же покинула относительную безопасность своей каморки.
— Для начала раздень меня, — Иса повернулась к ней спиной.
Сейчас, когда к ней точно никто не зайдет по собственной воле, можно позволить себе отдохнуть от тяжелых платьев.
Когда Пурнима справилась со шнуровкой, а Исабель осталась в одной тонкой сорочке, щедро отделанной кружевом, она бессильно упала на кровать.
Произошедшая трагедия и связанные с ней переживания отняли у Исабель все силы. Но долго лежать некогда — тропический день короток.
Еще раз прокрутив в голове весь план, она поморщилась его скоропалительному несовершенству, рывком села на кровати и устало потерла переносицу.
— У тебя еще осталось снадобье, которым мы усыпляли Жуана и Луселию?
— С-совсем немного? — не зная, что еще пришло в сумасбродную голову госпожи, Пурнима начала заикаться.
— На сколько человек хватит?
— Од-дин-два.
Иса нахмурилась, а Пурнима задрожала, вжалась в угол и втянула голову, с трудом сдерживаясь, чтобы не прикрыться руками.
— Тогда сходи в город и купи еще. Мне понадобиться много, — Иса подошла к столику, пошарила в тяжелой шкатулке и достала одно из подаренных на день рождения украшений. — Вот, возьми, расплатишься этим. Лишние можешь оставить себе.
Расставаться с драгоценностями было жаль. Они могли пригодиться в будущем, но Исабель не могла спуститься в кабинет отца и забраться в тайник, где хранились деньги. Да и преданность служанки лучше подкрепить деньгами.
Пурнима дрожала, не решаясь прикоснуться к сверкающему великолепию. Она обожала и боялась Исабель, даже помыслить не могла, чтобы воспротивиться ее желанию, но и взять в руки ее украшение не могла — все, что дозволяла боготворимая госпожа, это застегнуть ожерелье, браслет или приколоть булавку, — и сейчас несчастная не могла переступить возведенные внутри себя барьеры.
— Бери, не трусь, — в развевающейся сорочке Исабель подошла к служаке и вложила в смуглую ладонь разноцветную брошь-бабочку.
— Но как же?.. — Пурнима настороженно оглянулась на дверь.
— Это твои заботы, — отрезала Исабель. — Принеси мне снадобье. И поскорее. У нас еще много дел.
Не решившись спросить, что за дела могут быть у запертой в своей комнате госпожи, Пурнима спрятала драгоценную брошь в складках сари и толкнула дверь.
Двое стражников сразу же обернулись.
— Куда? — строго спросил самый смелый.
— У госпожи слабость и головная боль. Ей необходимо лекарство, — пролепетала Пурнима, а поскольку никаких распоряжений относительно таких случаев не поступало, а Исабель все-таки оставалась графиней, стражники не решились задерживать ее горничную.
Пока Пурнима бегала по городу, выполняя задание госпожи, а потом радостно пересчитывая оставшиеся золотые монеты, Исабель сосредоточенно занималась делами — отбирала вещи, которые пригодятся в предстоящем побеге.
Конечно же, это все драгоценности — их Исабель сложила и заперла в шкатулку. Только одно ожерелье с большим красным рубином так и осталось на ее шее живой каплей крови. Волосы она собрала простой, перевитой золотыми нитями лентой и занялась одеждой, отбирая наиболее удобную и прочную. Откладывала ту, что пригодится, окидывала взглядом неподъемный ворох, вздыхала и снова перебирала, отбрасывая лишнее — бежать придется налегке.
