мирятся. Господин де Труа, прости Господи, иногда даже порол Люсиль.
— Порол? — Аврора вздрогнула, представив, как Жюль-Антуан с обычным своим хищным выражением лица наносит розгами удары плачущей и извивающейся племяннице.
— Порол, да так, что она порой неделю сидеть не могла! Плакала, конечно, просила прощения, он её после каждой порки обнимал, утешал… Что поделать, госпожа? Кто жалеет розги, тот губит ребёнка. И меня в детстве секли, и Луи, и господина де Труа, наверное, тоже… Всем нам в детстве доставалось!
— Мне — нет, — внезапно охрипшим голосом проговорила Аврора. — Меня ни разу в жизни не пороли.
Анна в ответ на это лишь недоверчиво покачала головой. Аврора, которую всё ещё слегка мутило от представленной картины истязания, с трудом выдавила из себя следующий вопрос:
— А за что дядя бил племянницу?
— Да мало ли за что! — Анна всплеснула руками. — За разбитую чашку, за разлитые чернила, за то, что убежала на прогулку без спроса, за то, что сунулась в подземелье замка, за то, что сказала что-то не то при гостях…
Авроре подобное казалось дикостью, но служанка говорила об этом как о чём-то совершенно естественном. Тряхнув головой и заметив, что она, кажется, начинает перенимать жесты Леона, Аврора вернулась к самому важному:
— Я понимаю, что вам тяжело об этом говорить, но всё же постарайтесь вспомнить. Когда тело Люсиль привезли сюда, вы его омывали?
Анна кивнула, губы её задрожали, глаза вновь наполнились слезами.
— Омыла её, мою ласточку, нарядила в последний путь… Думала, если Бог даст дожить, буду на свадьбу её одевать, а оно вот как вышло…
— На ней были какие-нибудь украшения, когда она сбежала рано утром? Или, может, у Люсиль был с собой кошель с деньгами?
— Нет, — Анна решительно покачала головой. — Не было на ней никаких украшений: ни бирюзовых серёжек, ни агатовой броши, ни её любимого кулона на серебряной цепочке. Да и какие украшения — она выбежала чуть ли ни в чём мать родила, какие уж тут украшения? Эти нелюди, они, небось, не увидели драгоценностей, разозлились и убили мою девочку, — голос её задрожал от гнева. — А так бы глядишь, жива осталась…
— Она пыталась сопротивляться? Может, поцарапала или укусила нападавшего?
— А ведь точно, поцарапала! — глаза Анны вспыхнули неожиданной радостью. — Она до последнего боролась, моя птичка! На правой руке у неё два ноготка сломаны, и кровь под пальцами была! Поцарапала она насильника, как пить дать поцарапала!
— Насильника? — Аврора ухватилась за это слово. — Вы думаете, над Люсиль было совершено насилие?
— А как же иначе? — теперь в голосе служанки появился гнев. — Вы будто не знаете, что мужикам надо! Не нашли драгоценностей — решили чего другого с неё получить! Надругались они над моей девочкой, а её и защитить было некому…
— На ней были следы насилия? — напирала Аврора, стремясь предотвратить новый поток слёз Анны. — Синяки на бёдрах, кровь, может быть, следы семени…
— Да что же это такое! — плачущим голосом воскликнула старушка. — Совсем у вас сердца нет, что ли? Думаете, я бы полезла к ней… между ног? — на её сморщенных щеках загорелись красные пятна, то ли от негодования, то ли от стыда. — Омыла я её и синяки видела — у неё все руки были в синяках! А уж что там у неё между ног творилось — не ваше дело! — она громко всхлипнула. — Про кровь хотите знать? Она вся была в крови, моя ласточка, вся истерзана! Ей грудь ножом проткнули, а вы… — она зашла судорожным рыданием.
— Если на бёдрах Люсиль не было ни крови, ни синяков, может, её не насиловали? — кротко предположила Аврора, но это вызвало лишь новый поток всхлипов и возмущений. Терпеливо подождав, пока он иссякнет, она тихо произнесла:
— Спасибо вам за всё, что вы рассказали, Анна. Простите, что мои слова причинили вам столько боли. И ещё один, последний вопрос: Люсиль вела дневник?
— Дневник? — служанка удивлённо уставилась на неё.
— Да, дневник. Записывала то, что с ней происходило, свои мысли, чувства?
— Не знаю, — Анна поджала губы и приняла оскорблённый вид. — Если и вела, мне о том неведомо.
Аврора медленно выдохнула. Допрос, пожалуй, был окончен, теперь оставалось уговорить служанку пустить её в комнату Люсиль и как следует осмотреться там. Она не теряла надежды найти дневник, в который девушка могла записать свою страшную тайну — тайну, из-за которой чувствовала себя гадкой и скверной, тайну, которую побоялась выдать Авроре, тайну, из-за которой её убили. Она уже набрала воздуха в грудь, но тут от двери послышался холодный голос:
— Госпожа Лейтон, по какому праву вы допрашиваете моих слуг?
Вздрогнув, она повернула голову к двери. Там стоял Жюль-Антуан, худой и подтянутый в своём чёрном с серебром наряде, точно острый клинок, глаза его пристально глядели прямо на незваную гостью, и её тут же охватил сильный страх.
— Я пытаюсь выяснить обстоятельства смерти Люсиль, — со всем возможным достоинством ответила она, вставая и нарочито медленно делая реверанс. — И кажется, мы с вами сегодня ещё не здоровались, господин де Труа?
— Мне сейчас не до правил этикета, — перебил её Жюль-Антуан. — Анна, о чём она тебя расспрашивала?
— О том, была ли ограблена госпожа Люсиль, — живо ответила служанка. — Из-за чего она с вами поссорилась, почему хотела уйти в монастырь, было ли… — она споткнулась, сглотнула и с трудом выговорила, — над ней совершено насилие.
— К чему эти расспросы, госпожа Лейтон? — де Труа вновь обратил свой пронзительный взгляд на неё.
— Я хочу выяснить, кто именно из разбойников убил Люсиль, чтобы он был наказан за своё злодеяние. Для этого мне нужно узнать все подробности, даже самые неприятные. Люсиль была мне близка, и я хочу добиться справедливости для неё…
— Что-то не замечал, чтобы вы с Люсиль были близкими подругами, — неожиданно ядовито перебил её Жюль-Антуан. — Уверен, вами движет не жажда справедливости, а обычное женское любопытство. Моя племянница убита, все сейчас охвачены поисками человека, который это сделал, а вы по своей прихоти смущаете моих слуг ненужными расспросами! Неужели ваша собственная жизнь настолько скучна, что вы ищете для себя развлечения в чужих несчастьях?
— Нет, я… — попыталась возразить Аврора, поражённая его внезапной злобой.
— И ведь ещё неизвестно, сделали ли это разбойники! — голос де Труа зазвенел от гнева. — Ваш знакомый, Леон Лебренн, очень удачно оказался в лесу в столь ранний час и нашёл тело бедной Люсиль! Уж не он ли и заколол её?
Внутри Авроры всё всколыхнулось от гнева, и она ощутила, как кровь приливает к щекам. Она готова была бросить Жюлю-Антуану в
