Об этом говорил поцелуй, которым она все не могла насытиться.
Это ощущение длилось несколько минут, а потом другое желание начало раздирать ее изнутри. Она знала, что он испытывает то же самое, потому что поцелуй сделался более глубоким, и он коснулся ее языка своим. Теперь она уже знала, что делать, и ответила ему таким же лихорадочным движением. Она придвинулась ближе к нему, так близко, что чувствовала, как бьются в унисон их сердца. Рука его обхватила ее шею, палец погладил нежную, чувствительную кожу — эффект оказался потрясающим. Она почувствовала, как что-то изменилось в нем, услышала нарастающее желание в его учащенном дыхании. Она стремилась слиться с ним воедино, подчиниться страстному и неодолимому влечению.
Я хочу. В голове у нее продолжали звучать эти слова, сила, с которой он их произнес. Они эхом отдавались в ее мозгу, в ее сердце. Ничто не могло их заглушить. Я хочу. Нечаянно сорвавшиеся у него слова вывернули наизнанку всю ее душу. И теперь она знала, почему. Она познала истинное значение слова хочу.
Почувствовав его голод, она удивилась своему. Как она может так жаждать того, чего никогда не испытывала? Она обвила руками его шею, запустила пальцы в густые темные волосы. Тогда он оторвал от нее губы и просто держал так, словно она была самой большой на земле драгоценностью.
Как удивительно чувствовать себя кому-то нужной. Желанной. Любимой.
В это мгновение она готова была за него умереть. Вот теперь она хорошо поняла свою мать. Она оторвала правую руку от шеи Кейна и обвела очертания его лица, задержавшись на шраме. По его телу пробежала дрожь, которую она, слившись с ним в одно целое, почувствовала всем своим существом. Палец опустился к его рту, к слегка приподнятой губе. Он напрягся всем телом, но желание не покинуло его. Она чувствовала, как оно растет.
С ее губ готовы были сорваться признания, слова любви. Но она боялась их произнести. Она чувствовала, что он колеблется, и не понимала почему. Ведь он же ходил к Розите. Как и все мужчины. Почему же он не решается сделать с ней то, что делают мужчины с женщинами? Ее дядя, безусловно, дал ему разрешение, если не на это, то на то, чтобы быть с ней. И к тому же он не боится ее дяди. Это она хорошо понимала.
Но что-то его все же останавливало. Неужели он сомневается в ее согласии?
— Я тоже хочу, — вдруг вырвалось у нее, и только тогда он опустил на нее глаза. Луна светила ярко, но не настолько ярко, чтобы она могла прочесть его мысли. Луна еще никогда не была столь ослепительна — даже ярче солнца. Но серые глаза Кейна оставались темными и непроницаемыми. С его губ сорвался хриплый стон. Глубокий и сдавленный, как у раненого животного.
Он наклонился к ее шее и прижался к ней губами. Теперь она поняла, почему он стонал. Она сама всхлипнула, снедаемая желанием.
— Николь, — прошептал он, и ее имя звучало на его устах сладкой песней. Николь — не Ники. Имя настоящей женщины. Женщины, которой она себя целиком ощущала.
Оторвав губы от ее шеи, он поднял голову, ища руками застежку на платье, и глаза их встретились. Теперь в его взгляде был вопрос. Вопрос и бушующее пламя. Иначе нельзя было описать блестевший в них огонь. Она проглотила подступивший к горлу комок. Они оба пылали, и, даже будучи столь неопытной, она знала, что теперь этот пожар уже не остановить.
Она не хотела его останавливать. Их взгляды скрестились. Он заставлял ее отступить, и какая-то часть ее существа хотела это сделать. Та часть, что боялась. Страх разгорячил ее не меньше, чем страсть. Она боялась не столько его самого, сколько своего к нему влечения. Но легче перестать дышать, чем остановиться. Он, как червь в яблоко, вгрызался в ее существо.
Это ей, по крайней мере, в тот момент было ясно. Она не знала, существует ли такая любовь, о которой она читала в книжках. Ей хотелось в это верить. Единение двух душ, даже таким примитивным образом, казалось ей потрясающим. Но единственная любовь между мужчиной и женщиной, с которой она сталкивалась в жизни, обернулась трагедией. Ее мать вечно ждала. Вечно была в слезах. Наконец, эта ужасная мучительная смерть в холодной пещере при рождении ребенка. А потом страдания ее отца. Ради чего?
Теперь она знала, ради чего. Она поняла это, когда Кейн обнял ее. Когда поцеловал. Когда расстегивал ее платье и гладил пальцами кожу. Когда он взял ее на руки и понес в укромное место под деревьями, когда, опустившись рядом с ней на колени, нежно ласкал, осторожно касаясь руками недавних ожогов. Когда он раздевал ее, неуверенный в каждом своем движении, постоянно ожидая протеста, который не мог сорваться с ее губ. Она поняла это, когда ее собственные руки расстегнули ему рубашку и она коснулась темных волос на его груди, провела пальцами по тугим мускулам.
И его тело склонилось над ней, но он был так нерешителен, что ей пришлось его соблазнить.
Кейн всегда мечтал иметь что-то собственное. Теперь судьба дала ему в руки этот бесценный дар, который у него не было сил отвергнуть. Он знал, что Ники — девственница. Иначе она бы не отвечала на его поцелуи с таким изумленным интересом. Вот поэтому и нужно оттолкнуть ее и опрометью кинуться прочь, но у него нет на это сил. Видит бог, он не может сделать такое.
Его влекло к ней так же, как и ее к нему. Влекло к ее невинному удивлению, как никогда в жизни не влекло ни к одной опытной женщине. Ему нужна именно она, нужна, как ничто другое. До сих пор его жизнь мало чем отличалась от плохой шутки. Спотыкаясь, он ковылял от одной ошибки к другой. И даже сейчас он боялся, что совершит еще одну, самую страшную ошибку в своей жизни. И все же он не мог остановиться.
Пальцы Николь скользнули вверх по его груди. Несмотря ни на его прошлое, ни на опыт общения с женщинами, он оказался не готов к этому сладкому взрыву, всеподавляющему голоду, распирающему желанию, напрягшему его тело. Он нашел ее губы, плотно прижался к ним, раздвигая их языком. Они с готовностью и охотой поддались. Малейшее ее прикосновение воспламеняло его, как факел, малейшее движение зажигало в нем новые языки огня.
Он коснулся ее груди, затем, спустившись по ее телу, прикоснулся к ней ртом, лаская, пробуя, покусывая, пока соски не затвердели и она не застонала, — ее тело, предвкушавшее еще большее удовольствие, извивалось от малейшего прикосновения. Его руки двинулись ниже, сдвигая с нее спущенное платье. На ней был лифчик и панталоны — и ничего больше. Он подумал, как много она недополучила за все эти годы, — все те предметы дамского туалета, которым другие женщины придают такое значение. Ему захотелось все это ей подарить. Сначала надеть на нее, а потом медленно снять. Содрогнувшись, он глубоко вздохнул. Еще не поздно остановиться.
