Но когда ее руки обхватили его за шею и притянули к себе, он уже не владел собой. На нем все еще были брюки. Его руки, опустившись, быстро расстегнули пуговицы, и его восставшая плоть уперлась в ее тело. Она замерла на мгновение, и ее дыхание у его груди прекратилось.
Остановись. Он услышал свой внутренний голос, но не смог ему повиноваться, особенно когда ее нежное, сладкое дыхание возобновилось, и ее тело, отвечая ему, напряглось, задрожало и выгнулось ему навстречу. Он покрыл поцелуями ее глаза, нос, щеки, изгиб шеи. Он почувствовал, как участился ее пульс, когда ее руки, державшие его за шею, разжались. Все ее тело дрожало в ответ на его ласки. Он еще не знал такого вида страсти — яростной нежности, сокрушавшей все барьеры, которые он сам в себе воздвигнул. Он еще никогда так не любил женщину и никогда не получал в награду такого невероятно сладостного, неприкрытого желания, более сильного, чем голод. Он впервые почувствовал потребность отдать больше, чем берет.
Но он ничего не отдавал. Он только навсегда забирал у нее самое ценное. Он давал ей обещания, которые не мог сдержать.
С горестным стоном Кейн оттолкнулся от нее и лег рядом, закрыв глаза и пытаясь успокоить дыхание.
Он почувствовал у себя на груди руку Ники. Ищущую. Спрашивающую. Она придвинулась поближе к нему, свернувшись у него под боком, и положила голову ему на плечо.
— Что случилось? — наконец прошептала она смущенным и жалостливым голосом, от которого у него сжалось сердце.
С минуту он лежал молча, в надежде, что легкий ветерок охладит жар его тела, успокоит лихорадку в голове. Он ничего в своей жизни так не хотел, а хотел он многого. Очень часто в своей жизни он не получал того, чего хотел, но на этот раз боль вгрызалась в него, как никогда раньше.
Дни его теперь были сочтены. Но у нее все еще впереди. Он не мог позволить себе так страшно предать ее. О чем он, черт возьми, раньше думал?
Ни о чем. Он только чувствовал. Он и сейчас ощущал близость ее тела. Нетерпеливого. Жаждущего. Как и его собственное. Его плоть возопила о своих потребностях. Как легко перевернуться и взять ее. Он никогда в своей жизни не задумывался про ад, но вряд ли ему там будет хуже, чем сейчас. Разве что потом до конца своих дней — сколько бы их ни осталось — он будет жить, сознавая, что погубил девушку.
— Кейн? — произнесла Ники тихим, чуть дрогнувшим голосом.
Он тяжело сглотнул.
— Ты ведь девственница? — спросил он, наперед зная ответ. Этого наивного удивления, пробуждения ее тела ни с чем не спутаешь.
— А какая разница? — сказала она, и он понял, что она готова солгать. Она столь неопытна, что не знает, что он заметит разницу, хотя он ее уже заметил.
— Твой дядя предлагал нам прогулку в коляске, — резко произнес Кейн. — Вряд ли он хотел, чтобы я… погубил тебя.
— Я думаю, этим ты меня не погубишь, — несмело прошептала она.
— В жены обычно берут девственниц, — жестоко возразил он, — подпорченный товар никому не нужен.
Наступило молчание. Он почувствовал, как она вздрогнула от его слов. И вся сжалась. Он ясно давал ей понять, что не собирается на ней жениться.
— Неважно, — произнесла она после минутного мучительного молчания, которое, казалось, длилось вечно. Она попыталась изобразить равнодушие, но голос ее прозвучал глухо:
— Племянница Ната Томпсона все равно никому не нужна.
Да любой, у кого есть хоть капля мозгов, может о тебе только мечтать! Но она и в самом деле верила в то, что говорила. Поэтому ее мужество глубоко тронуло его.
Он повернулся на бок, чтобы видеть ее лицо.
— Ты нужна мне, Ники. Я хочу тебя. Я ничего в своей проклятой жизни так не хотел. Но ты заслуживаешь лучшей доли.
— Нет, — это краткое и пылкое возражение, как стрела, вонзилось в его сердце.
— Я не рискну навлечь на себя гнев твоего дяди, — решил он попробовать другой ход. — Я слышал, что из этого может выйти.
— Ты его не боишься, — сказала она. — Поэтому ты ему и понравился.
— Я не хочу ему разонравиться, — Кейн пытался говорить бесстрастно, даже равнодушно.
— Тогда зачем ты меня сюда привез?
— Потому что он мне это предложил, но, наверное, у него не было на уме ничего подобного, — сказал он, ненавидя себя за жестокость, которую ему пришлось придать своему голосу. — Он просто хотел, чтобы мы подышали свежим воздухом.
Отвернувшись от нее, он взялся за спущенные к лодыжкам брюки. Натягивая их, он не смотрел на нее, чтобы она не видела его возбуждения, которое ему с трудом удалось скрыть одеждой.
Он не мог посмотреть ей в лицо. Он не хотел на нее смотреть. Ему невыносимо было видеть ни ее лицо, ни ее гибкое тело, при взгляде на которое его опять охватила бы дрожь. Он никогда в жизни не молился, даже перед тем, как его должны были повесить. Но теперь он молил бога дать ему сил не коснуться ее. Нельзя, чтобы она видела, каких трудов ему это стоит.
Но в первую очередь нельзя, чтобы она знала, что он в нее влюбился.
Кейн отошел в сторону и стал ждать в тени деревьев. Он хотел услышать звук, говорящий о том, что она одевается. Он ждал, мучимый презрением к самому себе за то, что он чуть было не сделал. За то, что и сейчас хотел сделать. Как и его тезке, Каину, ему, вероятно, выпало на долю погубить самых близких людей: мать, Дэйви, теперь вот Ники.
Сколько дней ему осталось, чтобы спасти Дэйви? Сколько дней до того, как Логовище сотрут с лица земли?
О боже! Он ударил кулаком по стволу дерева. Боль отдалась в незаживших ожогах на спине, но он был рад этой боли.
— Кейн? — снова позвала она. В ее голосе прозвучал вызов.
Он резко обернулся, ожидая увидеть ее уже одетой. Но на ней была только его рубашка. Она прикрывала бедра девушки и соблазнительно оставляла грудь наполовину открытой. Когда она поднималась, ее длинные, красивой формы ноги слегка дрожали. Волосы ее спутались, и в обрамлявших лицо кудряшках застряли сосновые иголки. Он в жизни не видел ничего более пленительного.
— Одевайся, — бросил он сдавленным голосом.
— Не оденусь, пока ты не скажешь мне, что… произошло, — сказала она. — Если тебя так уж заботит мой дядя, то вряд ли ему понравится, если ты меня здесь оставишь. — Гнев в ее голосе смешался с мольбой.
— Я отвезу тебя назад.
— В таком виде?
— Я одену тебя.
— А я снова разденусь.
Несмотря на отчаяние, он невольно улыбнулся. Да, она выполнит свою угрозу. Он, конечно, может оторвать кусок своей рубашки и связать ее, но можно себе вообразить, какой дикой кошкой она будет по дороге домой. Наверное, это в ней ему тоже нравится. Она ни на дюйм не отступит. Как и в первый раз, когда они встретились, как тогда, когда она защищала своего брата от Янси. Как и сейчас. Она просто не может делать ничего наполовину.
