Вздохнув, она глубже вжалась в диван, чувствуя, что ее омывает жар Африки, хотя ночь была прохладная… что ее окружают открытые равнины, хотя она находилась в небольшом лондонском доме. Наслаждение пульсировало в ней, а с ним пришло беспокойство и нетерпение, которого она не понимала. Она начала двигаться и поворачиваться под нежной атакой Саймона, ошеломленная и смутно неудовлетворенная, ее плоть напряглась, требуя большего. Камелия шире раздвинула бедра, приглашая Саймона глубже узнать ее, не заботясь о том, считает ли он ее дикой или похотливой. Саймон со стоном втянул воздух, притязая на потаенные тайны ее тела, потом скользнул внутрь пальцем и начал ласкать ее сначала медленно, потом быстрее, а его язык тем временем двигался у нее во рту.
Ее дыхание стало частым и сбивчивым. Грудь вздымалась и опадала, когда Камелия отчаянно пыталась наполнить легкие, но воздуха все равно не хватало, и ее тело напрягалось, моля заполнить поднимавшуюся в ней ужасную пустоту. Никогда не знала она такого желания, и понятия не имела, что хочет большего. Саймон продолжал ласкать ее, его пальцы пробирались внутрь и отступали, убеждая ее жаждать того, что он пытался ей дать. Камелия лихорадочно выгибалась под ним, ее дыхание походило на отчаянные всхлипы, мольбой звучащие в тихом ночном воздухе.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – тихо заклинала она, понятия не имея, о чем молит.
Только бы он не останавливался, не отодвигался, не оставлял ее, когда она так отчаянно в нем нуждается. Она отдавала себя Саймону, теряясь в незнакомой страсти, которую он ей открыл, но даже если это неправильно, то уже слишком поздно. Дальше и дальше стремилась она, думая, что больше не вынесет, но все сносила, пока наконец не могла дышать, двигаться, думать. Она внезапно застыла, все ее существо сосредоточилось на взрыве удовольствия и радости. Камелия вскрикнула, волны экстаза сотрясали ее, освобождая от всех ограничений, которые она когда-либо знала, пока не осталось ничего, кроме нее, Саймона и невыносимой страсти.
Саймон какое-то мгновение обнимал Камелию, упиваясь ее жаром и ароматом, его сердце стучало так тяжело, что, казалось, вот-вот треснет грудная клетка. Затем он поднялся, быстро сбросил ботинки, рубашку и мятые брюки. Теперь он стоял нагой. В свете лампы его кожа казалась бронзовой. Камелия уставилась на него, ее зеленоватые глаза затуманились, но Саймон не заметил в них удивления или страха. Она большую часть жизни провела в дебрях Африки, где голые или почти голые мужчины идут по жизни с гордым безразличием к викторианской скромности. Ее пристальный взгляд лишь усилил уже охватившее Саймона желание. И все его сомнения рассыпались в прах от ее откровенной страсти. Камелия хотела его с той же силой, что и он ее.
И кроме этого не было ничего.
Он накрыл ее сильным горячим телом, пылая всеми фибрами своего существа, и старался удержаться от того, чтобы сразу же войти в нее. Камелия, вздохнув, обхватила его руками, окутывая своей нежностью и теплом. Покрытые любовной влагой бедра касались его с дразнящим обещанием. Саймон стиснул челюсти, стараясь сохранить хоть какое-то подобие контроля над собой и действовать медленно.
Камелия была самой великолепной женщиной из всех, что он знал, не только из-за ее красоты, но из-за ярко горевшей в ней неустанной решимости. В ней была необузданность, которую Саймон находил прелестной, и необыкновенная, прекрасная душа. Эта женщина не принадлежит Лондону, Саймон отчетливо это понял, но мысль о том, что она вернется в свою обожаемую Африку и будет вдали от него, вдруг стала невыносимой. Камелия не принадлежит ему, и осознание этого вызвало чувство опустошенности. Саймон осторожно погружался в нее, медленно, мягко и тонул в мерцающих глубинах ее глаз цвета полыни.
Останься со мной, молча умолял он, зная, что это невозможно, что Камелия никогда не позволит себе оказаться в чьей-то власти. И ты будешь в безопасности, пылко поклялся он, нажимая сильнее, пытаясь заставить ее понять то, что он никогда не смог бы выразить словами. Но Камелия не искала безопасности, она дала это ясно понять отказом бросить раскопки. Вздохнув, она начала беспокойно двигаться под ним, ощущая, что он не отдает ей себя целиком. Саймон замер. Он влюбился в Камелию. Он, который долгие годы жил по принципу, что разум выше страсти. Он влюбился в нее и ничего не мог с этим поделать, поскольку она уже проникла в его плоть, в его сердце и душу.
Он немного отступил, стараясь обрести хоть какой-то контроль над собой и успокоить эмоции, если это еще возможно. Но обхватив его руками, Камелия приподняла бедра, гоня прочь последние остатки его сдержанности. Саймон отчаянно застонал и вошел в нее на всю глубину, поцелуем он словно привязывал ее к себе, хотя бы на мгновение.
Камелия застыла, пораженная внезапно пронзившей ее болью.
– Успокойся, любимая, – пробормотал Саймон, стараясь не двигаться. – Держись за меня, и боль пройдет.
Он отчаянно надеялся, что это правда. Хотя не был уверен, поскольку до сих пор не имел дела с девственницами.
Камелия уткнулась лицом в его шею, находя успокоение в теплом укрытии его тела, в нежных поцелуях, которыми он осыпал ее лоб, щеки, в его мягких движениях. Она сосредоточилась на его крепкой сильной спине и провела руками, изучая его плечи, ребра, спину, потом ее ладони скользнули ниже, к выпуклости мускулистых ягодиц. Желание, вновь пробудившееся в ней, сначала медленно, а потом все быстрее гнало прочь ее страхи, а тело поднялось вверх, навстречу Саймону. Он поцеловал ее, двигаясь в ней, то заполняя ее, то освобождая. Его рука скользнула туда, где сливались их тела, он начал поглаживать Камелию, пока она снова не запылала страстью. Она начала двигаться, подстраиваться под его ритм, потом все быстрее и быстрее, ведя его все глубже с каждым болезненным толчком.
Он потерял разум. Должно быть, это правда, поскольку Саймон мог думать только о том, как мучительно желал эту женщину. Он хотел остаться так навсегда, слитым с ней, потерянным в ней. Какая-то часть его души исчезла, украденная или отданная по доброй воле, он не знал. Он знал лишь, что ничто не имеет значения, кроме этого мига, блаженства ее объятий, аромата поцелованных солнцем лугов и экзотических фруктов, древних барабанов Африки и сердца Камелии, певших для него. Она не принадлежит ему, и эта мысль наполнила Саймона чувством потери. Снова и снова он входил в нее, пытаясь привязать к себе, пробуя заставить ее понять, что она тянется к нему. Он сознавал, что для этого нужно больше времени, и изо всех сил пытался не торопиться. Он должен сделать так, чтобы вспыхнувший костер страсти горел долго, чтобы Камелия все поняла. Но не было никакого времени, поскольку Камелия двигалась под ним, шепча мольбы и подгоняя его. Саймон пытался обуздать желание, но это походило на попытку остановить волну, бьющую в скалистый берег. Камелия вдруг приподнялась и пылко поцеловала его. От прикосновения ее шелковистого горячего тела он напрягся и с криком экстаза глубоко вошел в нее. Он крепко сжимал ее и целовал, сдаваясь ей, чувствуя, будто умирает, и ему было на это наплевать.
