В тот день Роман получил известие о своем избрании делегатом на созываемый в сентябре конвент, но в это время прибыли жернова, и о предстоящем конвенте на время забыли.
Жернова были установлены за сутки, и впервые воду направили по каналу к шлюзу. Русло канала все время сужалось, сдавливая поток с обеих сторон, и наконец он со свистом стремительно вырвался на свободу. Большое колесо, вздрогнув, начало медленно, со скрипом вращаться, поднимая фонтаны брызг.
Весть о том, что мельница семьи Джентри заработала, быстро разнеслась по всему округу. Сбор нового урожая был не за горами, и многие поселенцы приезжали к Роману домой или останавливали его на улицах города, чтобы договориться о помоле зерна и о приемлемой для обеих сторон цене. Бунсборо стал теперь открытым городом — частокол вместе с воротами давно снесли.
Один парень, сухопарый и такой же изношенный, как лемеха от плуга, которые он привез поточить, подошел к нему в кузнице Оливера Бурдетта.
— Но у меня мало денег! — предупредил он, выдвинув вперед тяжелую челюсть, словно ожидая, что придется дать бой и за то, что еще осталось в кармане.
Роман вспомнил, что уже видел его: он приехал в Бунсборо около года назад, может и раньше, как и многие подобные ему, которые, прослышав о плодородных землях Кентукки, перевалили через горный хребет с одним только выводком детишек да превратившейся в старуху женой — без сельхозорудий и без гроша в кармане — в надежде приобрести все на месте, решительно настроенные поймать удачу за хвост.
— Неважно… — тихо сказал Роман. — Будем молоть на паях.
Собеседник, засунув руки в карманы бриджей, подозрительно изучал Романа.
— И каким же будет этот пай, мистер Джентри?
— Таким, какой ты сочтешь справедливым! — резко бросил Роман.
Его сузившиеся глаза сразу расширились, а кадык заходил ходуном. Кивнув, парень подошел со своими мехами к Оливеру, который старательно прятал улыбку.
Роман привел подковать Заката. Загнав его в донник с грязным полом, покрытым соломой, он снял седло. Это была та самая лошадь с отметиной на копыте, за которой он шел по следам до лагеря шоуни, где увидел скальп старого полковника… и едва не погиб. Он ласково поглаживал стройное животное по холке.
В кузнице пахло сеном, дымом от горна и свежим конским навозом. Роман хлопотал возле лошади, когда услышал, как парень, с которым он только что разговаривал, позвал его.
— Меня зовут Морган, — представился он. — Енох Морган. И у меня пока нет ничего, кроме честности, мистер Джентри, а потому хочу признаться, что не голосовал за вас на последних выборах. Но в следующий раз проголосую.
С этими словами он подошел к видавшему виды фургону. Его старая кляча гуляла под жарким бронзовым послеполуденным солнцем.
— Судя по всему, вы приобрели еще одного избирателя, Роман, — улыбнулся Оливер.
Роман, сдвинув на затылок кожаную шляпу, глядел вслед фургону, пылившему по дороге. «Нет, — думал он, — я не хочу завоевывать голоса таким способом… Но все равно сделаю все, что смогу, чтобы помочь таким людям, как Морган, прочно встать на ноги».
И в этом большую помощь может оказать свободное передвижение товаров по Миссисипи, если удастся переубедить Континентальный конгресс не идти на сделку с испанцами, передавая им все права западных поселенцев на этот водный путь…
Вернувшись домой, он приказал Тому Латтрему разрешить Еноху Моргану самому установить приемлемый для него размер пая, когда тот привезет для помола свое зерно.
Стремительно приближался день, когда ему предстояло отправиться в Данвилл, и Китти спешила привести его одежду в порядок. Просто неприлично, убеждала она его, делегату конвента являться на заседание в чем-нибудь ином, кроме черного шерстяного камзола и новомодной жилетки.
— Я бы явился туда и в этих грязных бриджах, — ухмыльнулся Роман, но было ясно, что он, конечно же, уступит ей, как это бывало и прежде.
Однако накануне его отъезда прискакал курьер с коротким, нацарапанным на клочке бумаги посланием от Бена Логана, который требовал, чтобы Роман немедленно явился в Лаймстоун. Записка была подписана Логаном с перечислением всего состава его командования. Роман сразу понял, о чем идет речь: независимо от того, получат или не получат они разрешение из Ричмонда, административного центра Виргинии, они собираются выступить против индейцев.
Гонец, наскоро опустошив тарелку с едой, поскакал дальше. Выезжая со двора, он чопорно приподнял свою грязную потную шляпу перед Китти и Эстер. Роман еще раз прочитал послание и протянул его Китти.
Пробежав его глазами, она тревожно взглянула на мужа:
— Значит, ты едешь?
— Конечно. Полицейский скаут обязан подчиняться своему генералу, как и любой другой боец.
— Но ведь конвент, Роман…
— Подождет.
О камзоле, жилетке и лучших полотняных рубашках Романа сразу было забыто. Китти положила в седельную сумку холодную маисовую лепешку с ветчиной; схватив два больших яблока с вазочки на столе, отправила их туда же.
Роман сообщил Тому Латтрему о том, что произошло, и отдал ему распоряжения по хозяйству в свое отсутствие. Потом подошел к дому, ведя под уздцы Заката.
Он поднял на руки Трейса.
— Ну, ты будешь послушным, малыш? Будешь делать все так, как велит мама?
— Буду! — важно пообещал Трейс, крепко обнимая его за шею.
Его личико исказилось от смутной тревоги: он чувствовал, что сегодня отец, уезжая, настроен не так, как всегда. Роман тоже стиснул его в объятиях и, крепко поцеловав, спустил на землю.
— Ну а на тебя, сынок, — повернулся он к Майклу, — я могу целиком положиться.
— Да, сэр, — ответил Майкл и, спохватившись, поправился: —…папа.
Роман крепко обнял его. С улыбкой обернувшись к Китти, он воскликнул:
— Ну вот видишь — еду все-таки в грязных бриджах!
Оба испытывали какое-то странное чувство, словно вернулись в давно ушедшее прошлое. С кухни до них донесся металлический лязг дверцы плиты — это уже попрощавшаяся с Романом Эстер ставила в печь кастрюлю с яблоками. Возле хижины Латтремов Селия с одной из сестер поливала кусты смородины… Коровы паслись возле кромки леса.
Ветер ворошил пряди волос Китти, и Роман видел давний тревожный испуг в ее глазах, хотя она изо всех сил бодро улыбалась.
— Я скоро вернусь! — твердо пообещал он. Помолчав немного, добавил: — Как только смогу. — Он наклонился поцеловать ее, и она порывисто прильнула к нему.
— Побереги себя, Роман Джентри… — прошептала Китти давнее заклинание.
Вскочив в седло, он с места пустил жеребца рысью. Доехав до стоявших вдалеке деревьев, он обернулся и прощально махнул рукой. Им овладело какое-то непонятное возбуждение. Прошло уже четыре года после их похода под предводительством Кларка на север, к реке Огайо; четыре года он был фермером и политиком. Ему уже тридцать пять. Сохранились ли у него сейчас тот же острый глаз, та же уверенная, твердая рука?
