Потом с непроницаемым лицом окинул взглядом Изобел и Тристана.
— Можете вернуться в дом, — сказал он горцу. — Посидите перед огнем в гостиной или поднимитесь к себе в спальню и отдохните. Мы будем дома позднее. Идем, Бел.
— Я немного задержусь.
Патрик неуверенно замер.
— Посмотри на него. — Она указала на Тристана, который стоял, опираясь на трость. — Он не в том состоянии, чтобы причинить мне зло.
Когда братья наконец ушли, Изобел повернулась к горцу. В глазах ее сверкала обида. Тристан клял себя за глупость. Правы были женщины, называвшие его безрассудным негодяем.
— Вы сказали правду, я солгал вам, Изобел, — признался он. — Вы не похожи ни на одну женщину из тех, кого я когда-либо знал. У меня вырвались эти опрометчивые слова, потому что я боялся никогда больше не встретить такую девушку, как вы.
Взгляд Изобел смягчился, но уже в следующий миг она нахмурилась и, выпрямившись, перекинула через плечо длинную косу.
— Как долго вы еще намерены притворяться? — строго спросила она. — Когда вы наконец признаетесь, зачем явились сюда? Нам обоим известно, что Алекс здесь ни при чем.
— Я сказал вам, что привело меня к вам. Я хотел положить конец вражде и еще… увидеть вас снова.
— Зачем?
Тристан потянул за край пледа: шерстяная ткань раздражала зудящую от укусов кожу. «Гнусный маленький ублю…»
— Волдыри все еще болят?
Он с огорчением заметил, как обеспокоенность в глазах Изобел сменилась подозрением.
— Да, грудь чешется как черт знает что.
Не сказав больше ни слова, она прошла мимо него к грядкам и наклонилась над высоким кустом, росшим на краю сада. Сорвав три листка, Изобел положила один из них в рот и начала жевать. Потом сделала Тристану знак приблизиться, следя, чтобы тот не наступил на грядки. Когда горец подошел, она сняла с него плед, обнажив покрасневшую грудь. Тристан понятия не имел, что она собирается делать, и невольно попятился, увидев, как Изобел вынимает изо рта растертый лист. Шагнув вперед, она со вздохом произнесла:
— Я не пытаюсь отравить вас, Макгрегор. Это растение снимет раздражение и предотвратит заражение.
Не дожидаясь согласия горца, Изобел принялась натирать волдыри зеленой кашицей. Она казалась невозмутимой, Тристан же почувствовал, как по спине прошла дрожь, а тело мгновенно налилось жаром. Эти нежные, теплые, необычайно чувственные прикосновения пробуждали в нем жгучее желание.
Изобел положила в рот еще один листок, и Тристан заворожено замер, глядя, как она жует, а затем достает изо рта новую порцию снадобья.
— Вам лучше?
— Да, — хрипло прошептал Тристан, когда ее тонкие пальцы скользнули к его животу.
Мышцы судорожно сжались, ему отчаянно захотелось сдавить Изобел в объятиях и впиться поцелуем в эти сладкие, манящие губы.
— Еще один листок.
Она поднесла ко рту последний лист и растерла его зубами, но когда протянула руку к Тристану, он схватил ее за запястье:
— Перестаньте, Изобел, если не хотите довести меня до безумия, я и так сгораю от страсти.
В скупом вечернем свете ее лицо побледнело. Она приоткрыла рот, будто в немом протесте, и Тристан с трудом поборол в себе желание завладеть ее губами. О, как бы он хотел притянуть ее к себе, прижать ее ладонь к своей пылающей плоти и начать исцеление! Боже, он едва владел собой. Но он собирался многое доказать Изобел и себе самому. «А что можно доказать девушке, помолвленной с другим?» — подумал Тристан и отпустил ее руку.
Тристан повернулся и захромал в сторону дома. Изобел долго стояла, глядя ему вслед, не в силах сдвинуться с места. Ее душило волнение; казалось, ноги приросли к земле. Боже милостивый, что делает с ней этот горец? Нет, ей нельзя терять рассудок. Эти нежные слова и изысканные манеры он опробовал на целой веренице женщин. В Англии Изобел слышала, как прозвали Макгрегора, и успела испытать на себе действие его чар; теперь она знала: все, что говорили о нем, — чистая правда. Как же она могла хотя бы на миг поверить его словам? Хотя когда Тристан признавался, что сгорает от желания, его хриплый голос и впрямь дрожал. Господи, помилуй! Запястье Изобел все еще горело от прикосновения его пальцев.
Наткнувшись на Тристана в саду, Изобел испугалась: горец испепелял ее взглядом, словно хотел наброситься и задушить. Великий Боже, она никогда прежде не видела его в такой ярости. Но и в гневе Тристан оставался таким же неотразимым. Его сумрачный взгляд завораживал, как и улыбка. Изобел не могла бы сказать с уверенностью, что привело Тристана в бешенство: известие о помолвке или подозрение, что ему солгали. Макгрегор так взбеленился, что даже посмел ее оскорбить. Правда, он почти тотчас раскаялся, но почему, скажите на милость, его это так задело?
Изобел отвернулась прежде, чем Тристан вошел в дом. Нет, она не из того теста, что и все прочие женщины, которых Макгрегору так легко удавалось покорить. Она сильнее их всех. Она уже доказала себе это, когда прикоснулась к горцу и не почувствовала, что колени подгибаются. Конечно, ей помогло то, что, касаясь груди Макгрегора, она думала об Эндрю Кеннеди. Ни хитроумные уловки Тристана, ни его великолепное тело не властны над ней. Изобел Фергюссон не станет для него легкой добычей. Сгорал Тристан от желания или нет, он так и не сказал ей правду о том, что привело его сюда. Изобел не могла поверить, что Макгрегор забрался так далеко, во владения своих врагов, ради того лишь, чтобы ее увидеть… Он уверял, что желает положить конец вражде и ненависти, но почему? Чего он добивается?
Изобел присоединилась к братьям в поле и взялась за работу, полная решимости выбросить из головы мысли о Тристане. Час спустя, уныло копая ямки в земле, словно роя себе могилу, она с горечью признала, что не может избавиться от воспоминаний о теплом твердом животе Макгрегора под ее ладонями. Эти неотвязные видения не оставляли ее ни на минуту. Почему, черт возьми, она постоянно находит в Тристане все больше привлекательных черт? Хоть бы он поскорее выложил, что ему нужно, и убрался восвояси.
— Зачем ты предложил Макгрегору погреться возле нашего очага? — спросила она Патрика, когда тот подошел ближе и взял из ее рук лопату.
Ей следовало лучше приглядывать за братьями. Они не знают, на что способен Тристан Макгрегор с его сладкими речами. Излишняя доверчивость может стоить им жизни.
— Его раны еще не затянулись, холод ему не на пользу, — отозвался Патрик. — Ты ведь не хочешь, чтобы он заболел и пробыл здесь дольше.
Рассуждения брата звучали разумно, Изобел нечего было возразить.
