– Все это кажется очень странным, – сказала Селина.
Элинор осуждающе покачала головой. Какая глупость – критиковать мужчину за это! Генри, например, тоже регулярно переписывался с бабушкой до самой ее смерти.
– Разве это странно? – удивился Фредерик, постукивая пальцами по промокательной бумаге. – Вероятно, вас больше бы устроило, если бы я написал любовное письмо? Скажите, кому адресовать его?
Последовала неловкая тишина, которую нарушила вернувшаяся горничная с серебряным подносом, нагруженным графином с портвейном и несколькими небольшими бокалами.
Когда мистер Уитби начал разливать вино, Хенли и Селина подсели к нему, весело болтая всякую чепуху.
Теребя застежки своего жакета, Элинор повернулась и посмотрела на Фредерика, который продолжал сидеть за секретером, наблюдая за ней с мрачным, опасным видом. Их глаза встретились, и в его взгляде она прочла призыв, отчего у нее мгновенно перехватило дыхание. Готова ли она встретиться с ним сегодня вечером в коттедже?
Элинор кивнула в знак благодарности хозяину, принимая предложенный бокал с портвейном, и с улыбкой пригубила его.
– А теперь, может быть, леди Элинор поиграет для нас? – сказал мистер Уитби, делая приветственный жест бокалом в ее сторону. – Я очень прошу.
– Хорошо, – неохотно согласилась она, глядя на фортепьяно красного дерева в углу комнаты. Отчасти нуждающийся в настройке инструмент был тем не менее очень хорош, и Элинор вообще любила музицировать. Если только присутствие Фредерика не помешает ей.
– Что сыграть? – спросила она, поставив свой бокал и подходя к длинной деревянной скамейке около инструмента, в то время как чета Хенли и мистер Уитби заняли свои места.
– Может быть, что-нибудь веселое? – предложил Уитби.
Он, несомненно, предпочитал легкую мажорную музыку. Нечто старомодное. Возможно, искрометные пьесы Моцарта. Пробежав пальцами по клавишам, Элинор посмотрела на Фредерика, который сидел к ней спиной, снова сосредоточившись на своем письме.
Что бы предпочел Фредерик? Вероятно, что-нибудь глубокое, серьезное, чувственное и в то же время выразительное, вызывающее положительные эмоции.
Закрыв глаза, Элинор сделала глубокий вдох и положила пальцы на холодные клавиши. Затем, выдохнув, открыла глаза и начала играть. Это была Лунная соната Бетховена – самая ее любимая пьеса. Пальцы ее левой руки двигались непрерывно, тогда как правая рука выводила исполненную страсти мелодию. Эта музыка была посвящена графине Джульетте Гвиччарди. И она очень соответствовала эмоциональному настрою Элинор.
Через минуту она заметила, что Фредерик поднялся со своего места за секретером и подошел к дальнему концу фортепьяно. На мгновение глаза их встретились. Он пристально смотрел на нее, и излучаемое им тепло согревало ее, в то время как она продолжала играть.
Не замечая больше присутствия супругов Хенли и мистера Уитби в комнате, Элинор теперь играла только для Фредерика, чувствуя, что он воспринимает это замечательное произведение так же, как она. В этот момент она осознала, что этот мужчина способен любить так же сильно и неистово, как звучит эта музыка. Но постоянно ли?
В этом она не была уверена, и здесь таилась опасность. Любить Фредерика Стоунема весьма рискованно. Она отбросила эту мысль, чувствуя, что на глаза наворачиваются непрошеные слезы, затуманивая ее зрение.
Охваченная чувством, Элинор закрыла глаза, заканчивая игру вслепую. Когда затихла последняя нота, она открыла глаза и обнаружила Фредерика, стоящего в шаге от нее.
В комнате раздались аплодисменты.
– Браво! – крикнул мистер Уитби, вставая со своего места.
– Прелестно, не правда ли? – сказала Селина.
– Вдохновенное исполнение, – ответил Хенли, кивнув.
– Правда, музыка немного мрачноватая, – добавил мистер Уитби.
Элинор закусила губу, воздержавшись от ответа, а мистер Уитби повернулся, чтобы вновь наполнить вином бокалы Хенли и его жены. Вспомнив о Фредерике, стоявшем рядом с ней, она обратилась к нему:
– А что скажете вы, мистер Стоунем? Вы тоже находите сонату Бетховена мрачной?
Он окинул взглядом ее лицо, прежде чем ответить.
– Напротив, мадам. Это было… – Он замолк и взволнованно сглотнул слюну. – Это, несомненно, самое очаровательное произведение из всех, какие я знаю.
– Благодарю, – тихо сказала Элинор, опустив голову и устремив свой взгляд на сцепленные впереди руки.
– Простите, но я должен теперь уйти, – заявил Фредерик и поклонился присутствующим. Прежде чем Элинор успела осознать, что происходит, он взял ее руку и незаметно вложил в нее сложенный листок бумаги. – Возможно, это было все-таки любовное письмо, – прошептал он ей на ухо, после чего устремился к двери.
Внезапно Элинор почувствовала слабость в ногах и опустилась на скамейку возле фортепьяно. Она украдкой взглянула на сложенный бумажный квадратик, на котором твердым почерком было выведено: «Моей дорогой Элинор», и поспешно спрятала послание в карман жакета.
– Сыграть еще что-нибудь? – спросила она, стараясь придать легкость своему голосу. – Это будет веселое, уверяю вас. – Не дожидаясь ответа, она начала играть бетховенские багатели; ее пальцы заметно дрожали.
Она сыграет только это, не более. А потом извинится и оставит компанию. Ее сердце начало неистово биться в предвкушении встречи.
Элинор плотнее запахнула накидку и двинулась в путь через поле; ее сердце неистово билось в груди. Пройдя около сотни шагов от дома, она остановилась и прислонилась к толстому стволу каштана. Это безумие, настоящее безумие. Ей следует немедленно повернуть назад, пока не поздно. Пока она не совершила непростительную глупость.
Но, Господи, как ей хотелось пойти на это свидание! Совершить этот опрометчивый, ужасный поступок. Селина, конечно, будет шокирована, узнав об этом. Но она никогда не скажет ей. Никогда. Элинор взглянула на луну и вздохнула, отчего в холодном ночном воздухе возник небольшой клуб пара. Кажется, уже в шестой раз за минувший час она доставала сложенный вчетверо листок бумаги, теперь уже слегка потертый и потрепанный по краям.
Яркий свет полной луны осветил слова, которые она уже могла повторить наизусть. Каждое слово запечатлелось в ее памяти навечно.
Для нее это было первое любовное письмо.
«Моя дорогая Элинор!
Если бы я был поэтом, то, наверное, смог бы найти нужные слова, чтобы описать вашу грацию, ваше очарование, вашу безупречную красоту. Но увы, я не поэт. Я просто мужчина, охваченный страстным желанием, не знающим границ. Умоляю встретиться со мной в коттедже в полночь – в колдовской час. Должно быть, вы колдунья, если смогли заворожить меня так, что теперь я думаю только о вашем лице, о вашей улыбке, о вашем голосе. Несомненно, прелестная Элинор, вы околдовали меня. Но я хотел бы знать, только ли меня поглотило неизвестное доселе чувство, или вы тоже испытываете нечто подобное. Буду ждать вас до рассвета.
