— Это самое ценное, что человек имеет и может дать другому.
— Да, но мы, южане, и это потеряли. Мы клялись сохранить свои дома, семьи, друзей, имущество — и не могли сдержать свои клятвы.
— Да, важнее всего сохранить свою гордость. Янки не позволили нам этого — они унизили нас, растоптали в нас чувство собственного достоинства.
Стив слушал внимательно, не упуская ни слова.
— Но я не вижу, сэр, что можно сделать, пока они не будут вести себя иначе.
— Боюсь, что вы правы, Стив, но это чувство унижения у меня словно кость в горле!
— Я тоже так чувствую, сэр, но вы согласились, что сделать-то мы ничего не можем. Правда, некоторые думают иначе.
— Кого вы имеете в виду? — встревоженно спросил Чарльз.
Стив продолжал нарочито небрежным тоном:
— О, тут вчера болтали у костра о Клане, о том, что они делают. Иные думают, что они вправе применять насилие.
— А вы сами как думаете?
Стив сделал вид, что обдумывает ответ, пожал плечами и сказал:
— Я еще не знаю, что думать о Клане, сэр. Нельзя доверять всему, что слышишь или читаешь, и я не уверен, правда ли все то, в чем Клан обвиняют.
— А вы бы присоединились к тем, кто хочет покарать людей, причинивших нам страдания и продолжающих унижать нас?
Стив снова притворился, что раздумывает над вопросом Эвери, потом сказал нерешительно:
— Честно говоря, не могу ответить ни да, ни нет. Ведь я никогда не общался с членами Клана и правды о них не знаю.
— Правда — то, что они хорошие, честные люди, которые защищают своих друзей и семьи и то немногое, что у них осталось после войны.
— Ну а линчевания, поджоги и грабежи, в которых их обвиняют?
— Я не считаю, что они поступают хуже, чем эти мародеры из армии Шермана, которые выжгли, как лесной огонь, нашу Джорджию.
— Но разве Клан не нападает на невинных людей?
— Я читал и слышал, что они нападают на саквояжников, скалавагов, отставных офицеров, членов Лояльной Лиги и мятежных негров, а это вовсе не невинные люди, — убежденно сказал Чарльз.
— И все-таки, имеют ли они право мстить так жестоко? Они могут ошибиться и убить невинного, могут действовать необузданно.
— Как можно сказать, что справедливо, а что нет, когда речь идет о войне, ненависти, отмщении, правосудии? Если бы в стране воцарилось право и суды не защищали бы только янки, то и нужды не было бы в таких тайных обществах, как…
Они увидели Джинни, подходившую к фургону, и разговор прервался.
Джинни посмотрела на седеющего высокого человека, обняла его и ласково сказала:
— Отец…
— Хорошо, что мы снова вместе, дочка… Стив мне тут рассказывал про твою учебу… А я в пути погляжу, каких ты достигла успехов… — Он положил руку ей на плечо.
— Трудно было, отец, но мы все одолели.
— Ну, я оставлю вас, — сказал Стив, — до свидания.
Когда он отошел, Чарльз сказал Анне:
— Ты этому парню нравишься, дочка…
— Как, он сказал тебе? — вскинулась Джинни.
— Не напрямик, но он явно улещал отца, чтобы приблизиться к дочери.
— А все-таки, что он обо мне сказал?
— Да немного, что ты хорошо работала эту неделю.
— Что-то не верится, его комплименты всегда с подвохом.
Чарльз улыбнулся.
— Знаешь, влюбленные парни — пугливый народ, опасаются не с того бока подойти к девушке. Боятся, что ухаживают не так, как надо, вот и грубят иногда.
— Ухаживать? — засмеялась Джинни. — Воображаю, как такой грубиян и убежденный мужчина-одиночка, как Стив Карр, явится ко мне вечером с букетом и пригласит на прогулку при лунном свете!
— А может, к твоему удивлению, он так и сделает!
— К моему удивлению? Да я собственным глазам не поверю! Решу, что я во сне это вижу!
Джинни помогла Люси Ивз готовить и накрыть на стол, и они с Чарльзом Эвери пообедали с семьей Ивзов. Джинни очень сдружилась с Люси, и обстановка была самая сердечная: муж Люси Джеф оживленно беседовал с Чарльзом Эвери.
После ужина почти все семьи собрались вокруг костра посреди лагеря — пели, болтали, танцевали, кроме тех семей, которые считали за грех веселиться в воскресенье.
Джордж Андерсон играл на скрипке, другой музыкант — на гармонике. Пары кружились вокруг костра, ребятишки с завистью смотрели на танцующих. Чарльз Эвери заговорил с Эдом Кингом, а Джинни подошла к своим подругам.
— Пригласи его танцевать, — шепнула ей веселая Руби.
— Не могу. Может быть, он не умеет, и ему будет неприятно. А если он умеет, то лучше пусть он пригласит меня, — возразила Джинни, понимая, что Руби имеет в виду Стива. Но она знала, что с удовольствием сделала бы это, если бы, конечно, осмелилась.
Стив думал, что надо бы осмотреть корзины с курами, которые привез Чарльз Эвери, но они закудахчут. А помогая Эвери прикрепить корзины к фургону, он не смог сделать это как следует. Он почувствовал на себе пристальный взгляд и увидел, что Кэтти Кинг смотрит на него и хочет подойти и пригласить его на танец. Он тотчас же отвернулся от нее и пригласил на танец Анну Эвери. Она посмотрела на него удивленно и обрадованно. Он взял ее за руку и ввел в круг танцующих пар. Когда они закружились вокруг костра, Стив наклонился к Анне и с улыбкой прошептал:
— Видишь, женщина, танцевать я умею и не оттопчу тебе ноги. — А потом серьезно добавил: — Ну что ж, если ваше предложение остается в силе, Анна, давайте станем друзьями — постепенно, помаленьку.
Джинни не решалась поднять глаза на его красивое лицо. Она чувствовала, что танцует он замечательно, и была польщена, что Стив пригласил ее первую, открыто проявив к ней интерес. Она решила не разыгрывать скромницу и прошептала:
— Ну что ж, постепенно, помаленьку, сэр.
Стив был счастлив, что обнимает ее, прижимает к себе, чувствует благоухание теплой девичьей кожи и прикосновение к его щеке пушистых волос.
— Отправляемся завтра в семь. Надеюсь, вы будете готовы, а то мне придется нарушить наш мирный договор и выбранить вас.
Джинни была словно одурманена близостью и прикосновениями Става. Она чувствовала, что преграда между ними сломана. Подняв на Стива сияющие глаза, она сказала:
— Завтра… я буду готова на все!
— На все, Анна? — переспросил он с проказливым видом.
— Да, Стив, на все.
— По фургонам! — крикнул Стив, взмахнув своей широкополой рыжей шляпой.
Обоз переселенцев покидал стоянку на реке Огичи и отправлялся в путь первого апреля 1867 года. За время стоянки никто не усомнился, что Стив — проводник-профессионал, но преступника он пока не обнаружил.
В путь отправились семнадцать фургонов — пятнадцать с семьями и два фургона с зерном. Восемьдесят четыре человека оставили опустошенный войной, разграбленный родной край и пустились в погоню за новым счастьем. Во главе обоза на своем гнедом ехал проводник, Стив Карр. Мужчины и женщины правили своими фургонами, шли пешком или ехали верхом рядом с ними. Старшие дети тоже шли пешком, пока не уставали, а малыши ехали в фургонах. Коровы и лошади, привязанные к фургонам сзади, мычали и ржали, пока не приспосабливали свой шаг к движению мулов, запряженных в фургон; кудахтали куры и орали петухи, раздраженные тряской и шумом. Колыхалась и плескалась вода в закрытых бочонках, укрепленных на широких полках снаружи фургонов, поскрипывали на твердой сухой почве с клоками травы колеса. В дорожном шуме сливались стук копыт, шелест парусиновых занавесок фургона, поскрипывание кожаной упряжи и постукивание деревянных частей фургона.
