– Вот мой дом, – услышала она слова маркиза. – Теперь, может быть, вы поймете, почему он так много значит для меня.
Картина была большой и занимала всю стену, на ней на фоне голубого неба был изображен большой дом в елизаветинском стиле, построенный в форме буквы Е из узких красных кирпичей той эпохи, с витыми каминными трубами.
Картина, несомненно, принадлежала кисти большого художника, и каким-то непостижимым образом ему удалось передать настроение теплоты и доброжелательности, которым так и веяло от зарешеченных, ярко освещенных окон, от распахнутой входной двери на вершине длинной каменной лестницы.
А Мелинда застыла в изумлении потому, что, хотя изображенный дом был несравненно больше, выглядел более впечатляющим и значительным, он был точной копией ее собственного родного дома. Стейнион-Мэнор, где она родилась и жила все время до тех пор, пока не умерли ее родители, был также построен в елизаветинскую эпоху. По размерам это был небольшой особняк, но так как он относился к тому же времени, что и Чард, то имел все те же самые характерные особенности, и Мелинда, даже ни разу не побывав в Чарде, могла бы в точности описать, как он выглядит внутри. Она могла бы описать его комнаты с окнами, застекленными ромбиками, открытые балки перекрытий, дубовые лестницы с изящными перилами и непередаваемую атмосферу старины, уюта и понимания.
Есть в домах елизаветинской эпохи какое-то человеческое тепло, которое ни в какую другую эпоху зодчим воплотить в своих постройках не удавалось.
– Чудесно, не правда ли? – спросил маркиз с нетерпением в голосе, как будто и на самом деле очень ждал ее одобрения.
– Он похож на мой собственный дом, – ответила Мелинда, почти не дыша, поэтому маркиз едва ли мог ее расслышать.
– Это дом остается в неизменном виде с тех пор, как его построил первый лорд Чард, – проговорил маркиз. – Будучи казначеем суда ее величества королевы Елизаветы, он приступил к постройке этого дома, когда был еще довольно молод, а выйдя в отставку, уединился там. В это время он был еще далеко не стар и мог наслаждаться сельской жизнью. Он никогда по-настоящему не любил свою работу в суде. Его портрет висит в большом зале, мне хотелось бы показать его вам.
– Я никогда не думала, что ваш дом может быть таким, – сказала Мелинда.
– А на что же он должен быть, по-вашему, похож? – спросил маркиз.
– Ну, это должно быть что-то большое, величественное, с высокими колоннами и огромными окнами. Не могу объяснить почему, но, когда вы говорили о своем доме, я воображала его себе именно таким.
– А теперь, когда вы знаете, каков он на самом деле? – спросил он.
– Он чудесен, – ответила Мелинда, – просто чудесно здание, в котором действительно хочется жить. Почему же вы этого не делаете?
– Жить в нем одному? – спросил он. – Я считаю, что в доме обязательно должны быть жена, дети, разве не так?
– Но вы ведь любите этот дом? – спросила, в свою очередь, Мелинда.
– Да, потому что это единственное, что я мог любить, – ответил он почти грубо.
И тогда в первый раз Мелинда представила маркиза маленьким мальчиком без матери, у которого нет никого и ничего родного, кроме дома, который приносит ему утешение; и она почти импульсивно, не отдавая себе отчета, почему сдается, произнесла:
– Я останусь на шесть месяцев!
Маркиз в тот момент смотрел на картину, но теперь обернулся и взглянул ей в лицо.
– Вы остаетесь? – нетерпеливо спросил он. – Но почему?
– Потому что вы любите Чард, – ответила она, – и потому, что у вас должны быть деньги, чтобы содержать его должным образом.
– Благодарю вас, Мелинда.
Он проговорил это очень тихо. Подняв к нему улыбающееся лицо, она посмотрела ему прямо в глаза. Какое-то мгновение оба они стояли очень тихо под картиной, не отрывая друг от друга глаз. Затем Мелинда опустила ресницы и отвернулась в смущении.
– Мы должны быть очень осторожны, чтобы люди там не узнали правду, – сказала она, и ее голос был тихим, а слова как будто застревали в горле.
– Да, да, разумеется, – немного рассеянно ответил маркиз.
Мелинда направилась в библиотеку. Картина с изображением Чарда, казалось, околдовала ее, и напряжение чудесным образом покинуло девушку – она почувствовала облегчение и умиротворенность. Мелинда прошла через всю комнату и села на диван, устремив свой взгляд в окно.
Солнечные лучи, словно ореол, обрамляли ее светлые волосы, и маркиз простоял какое-то мгновение, безмолвно глядя на нее, а затем сказал:
– Я никогда не допущу, чтобы вы пожалели о том, что сейчас делаете для меня, Мелинда.
Я исполню все, чего бы вы ни пожелали.
Мелинда ничего не ответила, а маркиз продолжал:
– Может, мы сможем быть счастливы эти полгода в Чарде. Там есть много интересного, что я хотел бы показать вам, но боюсь, как бы жизнь там не оказалась для вас скучной. В конце концов, веселья там немного.
– Я всегда жила в сельской местности, – ответила ему Мелинда.
– Мне хотелось бы показать вам озеро и пруд с золотыми рыбками, где я учился рыбной ловле в детстве, – продолжал маркиз. – Там еще есть маленькая часовня в лесу, в которой иезуиты служили мессу, выставляя вокруг стражу для того, чтобы их не обнаружили и не посадили в Тауэр. А еще там есть настоящее привидение – доброе, тихое привидение, – которое разгуливает по ночам по длинной галерее и которое для членов семьи означает счастливую примету, а не плохую.
– Вы когда-нибудь видели его? – спросила Мелинда.
Он отрицательно покачал головой:
– Нет, не видел, и до сегодняшнего дня мне не везло. Может быть, вы, Мелинда, измените мою жизнь к лучшему.
– Ах, надеюсь, что так, – ответила она.
Она опять улыбнулась ему, и в каком-то необъяснимом порыве маркиз сел рядом с ней и взял ее руку в свою.
– Я уверен, Мелинда, – сказал он, – что мы хорошо поладим друг с другом. Мне очень хочется что-нибудь подарить вам. Этот подарок не будет иметь никакого отношения к нашей сделке, это будет нечто совершенно иное. Мой подарок вам будет моей благодарностью за вашу доброту, ведь это такая редкость в моей жизни.:;
Еще какое-то мгновение рука Мелинды оставалась в руке маркиза, но затем она убрала ее.
– Это очень благородно с вашей стороны, – сказала она, – но поскольку я готова принять участие в том, что вы называете «сделкой», я не считаю себя вправе принимать от вас какие-либо подарки. Вы и так уже дали мне так много.
Миссис Харкорт показала себя чрезвычайно расточительной, когда заказывала мне одежду; нет никакой необходимости с вашей стороны дарить мне еще что-нибудь.
Маркиз взглянул на нее и рассмеялся.
