Элоиза Джеймс - Обретая любовь

– Поросячьи пузыри? Фу, какая гадость! – Сестра поспешила освободить руки. – Но они же все замотаны-перемотаны. Как ты будешь брать из них краску?

– Пузырь просто прокалывается гвоздиком, – объяснила Грейс. – И им же затыкается, чтобы краска не высыхала.

Всего в посылке было одиннадцать разных красок. Здесь присутствовала уже знакомая кадмиево-красная, но имелись и такие, какие прежде Грейс на встречались: изумительная темно-зеленая, оттенка кедровой хвои; пронзительно-ясная, как летнее небо, голубая; и еще синяя с фиолетовым нюансом, цвета сумерек над морской гладью.

Подхватив ящик, Грейс устремилась наверх, в свою комнату.

Уже на лестнице она услышала, как Лили сообщает о подарке отцу, выглянувшему из библиотеки. Через пару секунд тот окликнул Грейс, и она, остановившись, обернулась. Отец и Лили стояли обнявшись, поразительно похожие друг на друга.

– Никаких писем, – напомнил он.

– Но я же должна его поблагодарить.

– Ну тогда предупреди, что это твое последнее письмо.

Грейс кивнула.

– Я напишу ему вместо тебя, – с энтузиазмом вызвалась Лили. – Но только раз, если он мне не ответит. Я не буду, как ты, писать ему одно письмо за другим, не дожидаясь ответных. Ты была слишком снисходительна к нему.

Грейс удалось добраться до своей комнаты и захлопнуть за собой дверь прежде, чем она расплакалась. Что уже было достижением.

За все годы переписки с Колином она получала от него в лучшем случае одно письмо в два-три месяца. Хотя какие-то из писем могли, конечно, и затеряться. Но она давно перестала притворяться, будто он пишет ей с желаемой для нее частотой.

Ну а теперь, раз уж он влюблен в Лили, то пускай с ней и переписывается.

Грейс стало так больно, что она опустилась на ковер с ящиком в руках, пытаясь понять, как жить с разбитым сердцем, тем более если тот, кого ты любишь, станет мужем твоей сестры.

Было что-то унизительное в том, что она писала Колину эти длинные глупые письма, словно какая-нибудь тетушка, не имеющая собственной семьи. Что еще хуже, каждое из них было, по сути, любовным, хотя он об этом и не догадывался.

В конце концов Грейс поднялась с пола, подошла к письменному столу и в нескольких строчках поблагодарила Колина за краски, а также сообщила, что, по мнению ее отца, их дальнейшая переписка неуместна. После чего взяла кисти и создала самое лучшее, что ей до сих пор удавалось.

Это была миниатюра размером с ладонь, которую она написала маслом на небольшом куске холста. Так что, если Колин будет хранить ее в нагрудном кармане обернутой шелком, она не поблекнет и не оботрется, как те акварели, что она посылала ему прежде.

Это был портрет смеющейся Лили.

Грейс проработала всю ночь, окруженная свечами, которые быстро сгорали, и ей приходилось менять их, потирая уставшие глаза. Она должна была закончить как можно быстрее, чтобы сделать Колину последний подарок и выбросить его из головы.

Наконец творение было завершено. Лили взирала с миниатюры во всей своей красе – веселая, невинно-обольстительная и обладающая той очаровательностью, которая не позволяла воспринимать ее как заурядную кокетку.

«До чего же утомительно быть доброжелательной к своей сопернице», – подумала Грейс, падая в изнеможении на кровать.

На следующий день она проснулась после полудня, и к тому моменту холст достаточно подсох, чтобы его можно было упаковать. Грейс обернула портрет сначала шелком, затем плотной бумагой и спустилась вниз – передать сверток отцу, чтобы тот отправил его в Адмиралтейство.

Впрочем, пришлось опять все развернуть, поскольку отцу захотелось взглянуть на ее работу. Он аккуратно принял миниатюру в свою могучую ладонь и где-то с минуту рассматривал, не произнося ни слова. После чего сказал:

– Грейс, у тебя явный талант.

На сей счет у Грейс не имелось возражений. Портрет Лили действительно удался. И пусть это будет ее последним подарком Колину, раз уж она сама ему не нужна.

Свободной рукой отец притянул дочь к себе.

– В тебе, моя ягодка, заключена огромная способность любить. И однажды это сделает кого-то очень счастливым человеком.

Грейс кивнула. Она чувствовала себя изнуренной, но в то же время так, словно душа ее теперь чиста. Любовь еще не ушла, но готовность отпустить ее была.

Она сама вообразила какую-то связь между собой и другом своего детства. Однако взрослые отношения не основываются на ничего не значащей переписке. Начало им дает тот радостный восторг, с каким во время бала Колин смотрел на Лили и целовал ей руку.

Да, это были уже взрослые отношения. Однажды подобные чувства возникнут у кого-то и к Грейс. Но этим человеком будет не Колин.

– Спасибо, папа, – произнесла Грейс, прижавшись головой к отцовскому плечу.

– Я не отдам за него Лили, – продолжил тот. – Раз он такой слепец, не сумевший разглядеть настоящее сокровище, то и другую свою дочь я ему не доверю.

– Да все в порядке, папа. Он для меня уже в прошлом.

Грейс отошла, и отец принялся снова упаковывать миниатюру.

– Колин глупейший человек из всех, кого я знаю. Хотя, признаться, у меня с ним немало общего.

Грейс с ногами уселась на диван.

– Это ты насчет того, что когда-то покинул маму и отправился в море?

– Совершенно верно. И я, в сущности, поступил еще глупее, чем Колин, потому что был уже женат на твоей матери и понимал, что люблю ее.

– Но ведь она сама тебя прогнала, – напомнила Грейс, прекрасно знавшая историю родительских взаимоотношений. – Она сама попросила тебя оставить ее и больше не появляться, и ты не возвращался целых семь лет.

– Ну да, так и было, – согласился отец. – Но все же я проявил величайшую глупость, послушавшись ее, и потому, наверное, не вправе высказываться по поводу идиотизма капитана Берри. – Он устремил на дочь взгляд, став вдруг очень похожим на пирата, которым когда-то и был. – Но если он все же заявится, чтобы обхаживать какую-то из моих дочерей, я просто выпущу ему кишки.

Грейс засмеялась.

– Сэру Гриффину это вряд ли понравится.

– Скорее всего… – Отец тоже рассмеялся. – И придется мне рубиться со своим лучшим другом.

Грейс ощущала усталость во всем теле, чуть ли даже не в костях.

– Пойду-ка я приму ванну, – сказала она, поднимаясь с дивана.

– Я отошлю и миниатюру, и письмо, – пообещал отец. – Но только черкану Колину несколько слов и от себя.

Грейс не отозвалась, продолжая подниматься по лестнице. Ей было как-то все равно, что именно отец напишет в своем послании.

Письмо от Лили пришло спустя полтора месяца после того, как Колин покинул Лондон. Поначалу он подумал, что оно от Грейс, и обрадовался, но, вскрыв конверт, тотчас устыдился. Ведь он влюблен в Лили и в первую очередь именно от нее должен с нетерпением ожидать корреспонденции.