Уилл встал и подошел к окну и оглядел платформу — не осталось ли кого. Подождав, пока рассеется дым, он повернулся к Элизабет. Она сидела, укутанная в ту самую накидку из верблюжьей шерсти с фланелевой подкладкой, которая была на ней в тот день, когда она покинула Нью-Йорк. Уилл с облегчением присвистнул и улыбнулся, показав прекрасные, крепкие зубы.
— Он уехал, Лизи, — сказал Уилл, — так что можешь больше не бояться.
Элизабет попыталась улыбнуться. Она поднялась и подошла к Уиллу, затем взглянула в окно, словно проверяя его слова. Она была уже не так напугана, но на душе все равно было неспокойно.
На другом конце комнаты официантки за стойкой, продававшие пирожки и сэндвичи с цыпленком, уже закончили работу. Газетчик в своем киоске подсчитывал прибыль.
— Слава Богу, — наконец сказала она, стараясь казаться бодрой.
— И теперь у нас есть двенадцать часов до прихода следующего поезда. Как раз хватит времени, чтобы найти какую-нибудь маленькую церковь и обвенчаться.
Уилл рассмеялся, хотя Элизабет знала, что он не шутит. В ней еще живо было воспоминание, как он встал на колени в Нью-Йорке, делая ей предложение, — это было как раз после ее помолвки с Генри.
— Ты была бы по-настоящему миссис Келлер уже в следующем поезде, которым мы поедем.
Элизабет потупилась. Несколько дней назад это предложение прозвучало бы весьма романтично, но сейчас оно воскресило все прежние чувства. И чувство вины тех дней, когда Уилл был таким желанным, и настоящим, и верным, а она была лицемерной любимицей правящего класса Нью-Йорка
— Или можем продолжать жить в грехе.
Он произнес эти слова тише, но тон по-прежнему был шутливым.
— Нет, я…
— В чем дело?
— Просто я не знаю, что ждет нас в Нью-Йорке. И как чувствует себя мама на самом деле, и в какие неприятности влипла Диана. — Элизабет с трудом сдерживала слезы. Она поплотнее запахнула накидку одной рукой, сжимая в другой кольцо. — Я воображаю самое худшее. И меня беспокоят деньги. А что, если мы приедем туда, а их выкидывают из дома, и нет денег на лекарства, и…
— Тише. Нет причин полагать, что дела обстоят так уж плохо. Мы знаем лишь, что пишут в газетах, а тебе же известно, что они преувеличивают. И, в любом случае, у меня есть немного денег.
— Я знаю, но, Уилл… — Элизабет посмотрела на него и перевела взгляд на грубые половицы. Она провела пальцами по столу, за которым они сидели. — У меня есть кое-что, о чем я тебе не говорила. То, что я собиралась продать в Окленде. Это могло бы очень помочь моей семье.
Она снова подняла глаза на Уилла, который ждал. В комнате было тихо — лишь негромко переговаривались газетчик и девушка, продававшая лимонад.
— Мое кольцо невесты. — Ее голос дрогнул при этом слове. — Которое подарил при помолвке Генри Скунмейкер.
Элизабет избегала произносить это имя при Уилле с тех пор, как они покинули Нью-Йорк. Ей не хотелось делать это и сейчас, и по его лицу было ясно, что ему это неприятно.
— О!
Элизабет поспешно продолжила, пытаясь отвлечь Уилла:
— Не потому, что я хочу его, Уилл, а потому что оно очень дорого стоит. Я подумала: а вдруг оно нам пригодится, и я же не знала, как тебя найти, и… — Ее голос замер. — Но я тебя нашла.
— Я бы не дал тебе потеряться.
Уилл все еще отводил глаза, чтобы не встретиться с ней взглядом.
— Я знаю, — ответила Элизабет.
Ей самой не понравился ее тоненький голосок.
— Я не сержусь, Лиззи. Просто неприятно все это вспоминать. Мне бы хотелось, чтобы это я подарил тебе это кольцо.
День клонился к вечеру, за окном начало смеркаться, но на душе Элизабет снова стало светло.
— Это кольцо мне вовсе не нравится.
— Правда? — Теперь Уилл смотрел ей в глаза, готовый улыбнуться.
— Да. — Она взяла его за руки. — Я бы выбросила его в реку, чтобы оно утонуло со мной прежней, если бы не моя практическая жилка. И она подсказывает, что нужно продать это кольцо. Просто на всякий случай — вдруг моей семье действительно нужны деньги. Просто на всякий случай.
–. Когда-нибудь я куплю тебе такое кольцо, как ты хочешь.
— Я знаю, — прошептала Элизабет. — Знаю, что ты это сделаешь.
— А пока что давай продадим это кольцо, и выкинем его из головы. — Обняв Элизабет за плечи, он потянул ее к дальней двери в зале ожидания, которая вела в город, прочь от платформы. — Тогда ты перестанешь расстраиваться и портить свой знаменитый цвет лица.
— Но как нам узнать, куда идти? Мы же здесь никогда не бывали, — сказала Элизабет.
— Все железнодорожные станции одинаковы, — ответил Уилл прежним бодрым тоном. — Они окружены салунами и ломбардами, чтобы люди, которым необходимо уехать, могли продать все, что у них есть. Или выпить, пока ждут. Правда, мы-то получим хорошую цену за это кольцо. Оно доставило нам неприятности, а сейчас сослужит добрую службу.
Элизабет, тесно прижавшись к Уиллу, снова почувствовала себя нормально. Впервые после телеграммы Дианы у нее было спокойно на душе. Поплотнее запахнув пальто, они отправились на поиски по дороге, покрытой снегом. Холод начал забираться под пальто, но им было тепло: перед ними расстилалось их будущее.
— От кого записка?
Диана, сидевшая слишком близко к камину в гостиной, подняла глаза, словно очнувшись от сна. Несколько минут она еще пребывала в другом месте — в оранжерее, где однажды провела ночь. Ее веки затрепетали, и она почувствовала, что бок, обращенный к огню, стал горячим. Поспешно сложив записку, она спрятала ее в карман платья цвета медвяной росы, которое надевала неделю назад. И теперь, и тогда она надела его по решению матери. Но сколь различны были чувства Дианы теперь и тогда!
— О, ничего важного, — ответила она Сноудену, сидевшему напротив нее. — Что вы говорили?
— Я сказал, что готов помочь вашей семье не в порядке благотворительности…
Сноуден был собой доволен. Он зациклился на этой теме, и Диане приходилось терпеливо слушать — иначе Эдит, сидевшая поблизости и делавшая вид, что читает молитвенник, могла ее одернуть. Ведь он купил еще дров — столько дров, что им хватит на всю зиму, и набил снедью кладовую, и установил в углу комнаты рождественскую елку которая создала праздничную атмосферу в доме Холландов, где это было бы немыслимо еще вчера.
— Деловые интересы вашего отца и мои переплелись, и трудно было разделить наши доходы в Клондайке…
Диана туманно улыбнулась и сосредоточила свой взгляд на коричневом воротнике рубашки Сноудена, чтобы казалось, что она слушает.
Ди! Мне так жаль, чmo я не смог прийти к тебе, ни вчера, ни позавчера. Moй отец посадил меня под домашний арест. Я бы написал раньше, но даже моя корреспонденция проверяется. Ты придешь сегодня вечером? В девять часов, в том же месте, где прежде.
