и отца-нормандца.
— Страх не избавит тебя от опасности, Гийом, и все, что вы придумали с Потантеном, не стоит выеденного яйца. Прежде всего, Элизабет никогда не согласится выдать мальчика за девочку. Особенно если ты не хочешь рассказать ей все то, о чем поведал тебе шевалье. Что касается опасности, то я не отрицаю ее существования, но я не верю, что в настоящее время в Париже кого-то интересует молодая женщина, спрятавшаяся на самом краю Котантена. Лучше всего не привлекать к вам внимания, а этого не избежать при том переезде, который вы задумали. Но я настоятельно советую тебе привезти дочь в «Тринадцать ветров». Нигде она не будет так защищена, как под твоим крылом.
Это слово заставило Гийома улыбнуться.
— Ты так считаешь?
— Элизабет пора вернуться в отчий дом. И не говори мне, что это не доставит тебе огромную радость. С тобой будут твоя дочь и твой внук, и никакого зятя, присутствием которого ты в конце концов начал бы тяготиться. И это не считая того, что все эти реверансы, которыми окружают малыша в Шантелу, могут закончиться катастрофой. Когда хотят кого-нибудь спрятать, его не сажают на трон. Итак, Версаль, двор, этикет, обо всем этом надо забыть! Это нездоровая обстановка!
— Согласен. Но я не могу запереть Элизабет в доме, поэтому для ее нового состояния необходимо придумать хотя бы подобие объяснения!
— Легко! Твоя дочь сбежала. Она вышла замуж без твоего разрешения, разумеется, но все-таки она замужем. Ты доверишься священнику, и когда твою дочь увидят в церкви, никому и в голову не придет сомневаться, что ее муж действительно был вынужден эмигрировать, потому что принимал участие в заговоре против Бонапарта. Вы даже не солжете! И все успокоится...
— А как быть с именем? Какое имя она будет носить? Не могу же я объявить ее королевским высочеством и герцогиней Нормандской!
— Ты обсудишь это с госпожой де Шантелу. Она знает королевских родственников как свои пять пальцев и сумеет подсказать тебе, какое имя Элизабет сможет носить, чтобы не вызвать неудовольствия своего мужа, если он все же вернется. Что касается мальчика, постарайся просто вырастить из него настоящего мужчину, истинного Тремэна! Это стоит всех Бурбонов в мире. И его жизнь будет намного легче!
Успокоенный Гийом все-таки отправился спать. Он умирал от усталости и впервые за очень долгое время заснул спокойным, тихим сном без всяких кошмаров. Ему даже в голову не приходило, что у него будет всего лишь восемь спокойных дней. Восемь коротеньких дней! И ни днем больше...
* * *
Всадник, остановившийся утром 30 июня у крыльца дома «Тринадцать ветров», был бледным как смерть и трясся, словно в лихорадке. Это был тот же самый верховой курьер, уже далеко не молодой мужчина, который привез известие о начале родов. Он с детства служил графине де Шантелу и наравне с другими слугами был почти членом семьи. Его глаза были полны слез, но он отказался отвечать на вопросы Дагэ. Курьер заговорил, только увидев Тремэна:
— Ребенка украли! Я хотел сказать, господина Луи!
Гийом тоже побледнел. Схватив за плечи курьера, который еле держался на ногах, он не слишком любезно усадил его на одно из кресел в вестибюле.
— Повторите, что вы сказали! Только медленно, прошу вас!
— Это... ужасная правда, господин Тремэн! Когда мадемуазель Белина, которая спит рядом с младенцем, проснулась и собралась отнести его к мадам Элизабет для первого кормления, она увидела, что колыбель пуста. Вы должны немедленно ехать туда! Все в панике, а госпожа графиня упала в обморок. На этот раз обморок был настоящий, и она очень плохо выглядит!
Гийом уже не слушал его. Громкими криками он всполошил весь дом и бросился на конюшню, чтобы взять лошадь и поднять по тревоге конюхов. Спустя несколько минут, оставив перепуганного Потантена следить за домом и успокоить курьера, обессилевшего от охвативших его эмоций, Тремэн уже галопом мчался в Шантелу. За ним неслись Артур, Дагэ и все конюхи. Адаму он поручил привезти доктора Анбрюна, услуги которого могли понадобиться и отчаявшейся молодой матери, и старой даме. Такая драма в ее доме и в таком почтенном возрасте!
Тремэны ожидали увидеть замок в лихорадке, но там царила тишина, как будто в доме был покойник. После ночного дождя, принесенного западным ветром, его черепичные крыши будто бы сгорбились под грузом несчастья. Во дворе не было ни души. Никто не вышел принять лошадей. Лишь какая-то старушка при виде всадников убежала, прихрамывая.
Ощущение кошмара усиливалось, но когда Гийом и его люди вошли в замерший в ужасе замок, они вдруг услышали высокий женский голос, чистый, четкий, от которого замерло сердце хозяина «Тринадцати ветров». Роза! Она уже приехала и явно взяла дело в свои руки. Из-под охватившей все существо Гийома тревоги пробился крохотный росток радости. Он толкнул дверь большой гостиной и увидел свою подругу. Роза де Варанвиль стояла, скрестив на груди руки, окруженная собравшимися слугами, и задавала вопросы. Элизабет тоже была здесь, но отец ее поначалу не заметил. Зато Артур, искавший именно ее, направился прямо к ней: его сестра сидела в уголке вместе с Белиной и плакала, опустив рыжеволосую голову на плечо своей бывшей гувернантки.
— Вы должны вспомнить, — говорила госпожа де Варанвиль, — видели ли вы возле дома незнакомых людей в последние дни?
— В последние дни — нет, — ответила Этьеннетта Эртелу, первая горничная, — но они были здесь три недели назад. Как обычно, весной здесь проходили цыгане, которые плетут корзины. Но они точно не представляли никакой опасности: старик, две женщины и мальчик, которые направлялись в церковь. И никто не жаловался, что его обокрали. Даже куры все целы!
— Эти цыгане после вас были у нас в Варанвиле, но оставались они всего лишь на пару дней. Фелисьен Гоэль их очень не любит. И я согласна с вами, Этьеннетта: к этой драме они не имеют отношения... А, Гийом, вот и вы! — добавила Роза так естественно, будто они виделись накануне, а не много месяцев тому назад. — Вы нам очень нужны, и я боюсь, у нас нет никаких оправданий...
Гийом взял ее руку, к которой едва успел прикоснуться губами, когда Роза очень печально сказала:
— Страшусь я и того, что вы навсегда потеряли доверие к нашим домам, которые оказались не способны сохранить самое ценное для вас, хотя вы на нас и рассчитывали.
—
