Вот вы, оказывается, как заговорили! Ну что ж, посмотрим, как вам удастся наладить отношения с Эдвардом без меня! Подумав все это про себя, я пожала плечами и сказала:
— Если его не окажется в комнате, вы можете вызвать его, дернув вон тот шнур. — Я показала рукой на витой шнур, висевший рядом с дверью. — Может быть, вы хотите посмотреть учебники, по которым будете заниматься, если, конечно, вы не привезли с собой другие?
Я вложила в свои слова столько иронии, сколько мне позволяли мои возможности. В темно-голубых глазах мистера О'Коннелла блеснула искорка смеха, но сразу погасла, и я услышала:
— Не сомневаюсь, этим учебникам столько же лет, сколько и стенам замка.
Это было возмутительно, потому что учебники покупала мисс Муллингфорд. Я сделала два решительных шага и открыла дверцы книжного шкафа.
— Можете лично убедиться, — сказала я, — что это новые учебники, мистер О'Коннелл. Но дело не в них, потому что, несмотря на все старания ваших предшественников, Эдвард до сих пор никак не может освоить алфавит. Я помню, мне было четыре года, а Эдварду почти восемь, когда началась вся эта морока. Она продолжается до сих пор, хотя доктор Бэнкхёрст твердо заявил, что Эдвард так и останется в своем умственном развитии на уровне пятилетнего ребенка, потому что у него неизлечимая болезнь мозга. Но сэр Генри продолжает приглашать к Эдварду учителей, потому что не согласен с приговором врачей, и бедный Эдвард опять и опять испытывает напрасные мучения.
Как я ни старалась сдерживать себя, все-таки высказалась!
— Доктор Бэнкхёрст — лечащий врач Эдварда? — пристально посмотрев на меня, задал вопрос Александр О'Коннелл.
— Он домашний врач семьи Верн, — ответила я, — но его мнение поддерживают и другие врачи, которые осматривали Эдварда.
— Я могу поговорить с доктором Бэнкхёрстом? — спросил Александр О'Коннелл.
Только теперь я поняла, в каком неприятном положении оказалась: ведь сэр Генри, конечно, догадается, откуда учителю стали известны такие подробности; вполне возможно, что и дедушка будет этим недоволен.
— Вам лучше всего, — сказала я, — обратиться сначала к сэру Генри. В конце концов, ему решать, что хорошо, а что плохо для его сына.
Александр О'Коннелл помолчал, подошел к книжному шкафу и стал рассматривать корешки книг. Потом достал лежавший на верхней полке альбом с моими рисунками и стал его перелистывать. Я давно забыла о существовании этого альбома, так как считала, что у меня нет таланта к рисованию, хотя мисс Муллингфорд была противоположного мнения.
— Странно, но эти рисунки не могут принадлежать умственно отсталому молодому человеку, — сказал мистер О'Коннелл.
— Вы, по-видимому, не обратили внимания на подпись, — пояснила я. — Эти рисунки сделаны моей неумелой рукой.
Я была близка к тому, чтобы вырвать у него из рук переплетенный в черный сатин альбом, но потом, подобно дедушке, гордо подняла голову и заносчиво посмотрела на него.
— Напротив, чувствуется уверенность и мастерство, — сказал Александр О'Коннелл и подошел к окну, чтобы получше видеть. — Эти рисунки полны какого-то странного настроения. Замок, например, очень смахивает на тюрьму. Вы так сделали намеренно или это чистая случайность?
Не веря своим ушам, я подошла к нему и посмотрела на свой рисунок. Мне показалось, что зубцы башни нарисованы криво, а сам замок чересчур массивен и приземист. «Уж не издевается ли он надо мной?» — подумала я, но тем не менее заставила себя как можно натуральнее рассмеяться и сказала:
— Вы видите в этих рисунках то, чего в них нет, мистер О'Коннелл. Это всего-навсего жалкие попытки как-то убить время. Вам еще предстоит убедиться, какая невыносимая скука жить в замке Кардуфф!
Но он мне не ответил, продолжая рассматривать рисунки. Я обратила внимание на его длинные пальцы с хорошо ухоженными ногтями. Странно, у домашнего учителя были руки аристократа. Я посмотрела ему в лицо и вдруг залилась краской — он смотрел не в альбом, а на меня, и взгляд его темно-голубых глаз был каким-то странным, точно он что-то забыл и пытается вспомнить.
— Все, что вам нужно, вы узнаете у Питерса. Извините, но мне надо идти, — пролепетала я и опрометью выбежала из комнаты.
Прибежав в свою комнату и успокоившись, я решила, что Александр О'Коннелл вряд ли оценит мои умственные способности выше, чем способности моего кузена Эдварда.
Прошло две недели, но я все еще не могла привыкнуть к тому, что теперь в замке Кардуфф живет красивый молодой человек. Мне все еще казалось, что он только что приехал. Я постоянно думала о нем, и у меня было при этом такое чувство, словно я парю в облаках. До его приезда я мечтала о том, как, одетая в роскошное платье, я сяду в карету и поеду на бал, где буду танцевать с красивыми молодыми людьми. Я все время вспоминала королеву Викторию и безнадежно завидовала ей, потому что у нее было все то, чего не было у меня. Но теперь передо мной каждый день появлялся Александр О'Коннелл, и я с трепетом и восхищением смотрела на него, потому что он был живой человек, а не выдуманный герой моих грез.
Впрочем, наши встречи происходили лишь за столом да во время моих посещений комнаты Эдварда. Причем всякий раз, как я там появлялась, мне казалось, что Александр О'Коннелл очень этим недоволен. Эдвард, наоборот, радовался, увидев меня, как ребенок бросался на шею и горячо обнимал, так что я всегда боялась, что он помнет мне платье.
— Это хорошо, что ты рад приходу мисс Валерии, — говорил Александр О'Коннелл, — но надо заниматься делом, Эдвард. Покажи мисс Валерии свою тетрадку. Пусть она посмотрит, какие красивые буквы ты пишешь.
Эдвард, показав мне тетрадку, говорил диктаторским тоном:
— Вэл должна остаться! Я хочу, чтоб она была тут!
Вообще, с ним за это короткое время произошла большая перемена: он стал послушнее, спокойнее, меньше капризничал.
У меня было всего три платья, так что я не могла, как королева Виктория, каждый день появляться в новом наряде, но я старалась произвести на своего кумира впечатление тем, что прикалывала к платью новую брошку или повязывала свои непокорные волосы красивой лентой и, конечно, затягивала свой корсет так, что моя талия была как у осы, и мне даже трудно было дышать.
За столом я сидела всегда напротив Александра О'Коннелла. Слева от меня сидел сэр Генри, справа от учителя — бабушка, а во главе стола сидел дедушка, сэр Уильям, маркиз Кардуфф. Мы молча ели, и лишь иногда разговор заходил об успехах Эдварда. Вопросы задавал сэр Генри или дедушка, а учитель отвечал на них почтительно, но с большим достоинством. Мне иногда казалось, что его взгляд на какую-то долю секунды вдруг загорается ненавистью и презрением ко всем нам. Но я тотчас прогоняла эту мысль, потому что она казалась мне просто нелепой. Я считала, что это я вызываю ненависть и презрение нового учителя.
