Сэр Гораций покачал головой:
– Тогда она выйдет замуж за поэта.
– Не говори так! Но Чарльз полагает, что будет лучше, если мы с Сесилией не станем бывать там, где она может встретить этого молодого человека, и это еще одна причина, по которой мы сейчас ведем уединенный образ жизни. Ужасно неловкая ситуация! Иногда мне хочется, чтобы этот несчастный юноша не принадлежал к нашему кругу – пусть он был бы охотником за приданым, сыном торговца или еще кем-нибудь в этом роде! Тогда можно было бы отказать ему от дома, запретить Сесилии танцевать с ним на балах, хотя в этом не было бы необходимости, поскольку он не был бы вхож в высшее общество. Но Фэнхоуп, естественно, может бывать везде! И это очень досадно! Хотя я вынуждена признать, что Чарльз ведет себя по отношению к нему крайне невежливо, даже он согласен, что нельзя перегибать палку и пренебречь приличиями настолько, чтобы оскорбить его семью. Альмерия Латтерворт – одна из моих старинных подруг!
Сэр Гораций, которому эта тема, похоже, уже наскучила, подавил зевок и лениво протянул:
– Полагаю, у тебя нет причин нервничать и расстраиваться. Все Фэнхоупы бедны как церковные мыши, и леди Латтерворт, скорее всего, желает этого брака ничуть не более тебя.
– Ничего подобного! – сердито отозвалась миледи. – Она глупа до невозможности, Гораций! Огастес всегда получает все, что пожелает! Она уже делала мне совершенно недвусмысленные намеки, так что я не знала, куда глаза девать, не говоря уже о том, чтобы ответить; однако я сказала, что лорд Чарлбери испросил у нас разрешения признаться Сесилии в своих чувствах, а мне представляется, что она… Нет, не будем об этом! Мне и в голову не могло прийти, что Огастес готов настолько пренебречь приличиями, чтобы обратиться к Сесилии, не заручившись сначала согласием Омберсли, но именно так он и поступил!
– Ну, полноте! – сказал сэр Гораций. – Коль уж она воспылала к нему страстью, тебе не стоит ей мешать. В конце концов, если она и выйдет замуж, то за человека не ниже себя по положению или рождению, а раз ей хочется стать женой нищего младшего сына, то это ее личное дело.
– Интересно, что бы ты сказал, если бы речь шла о Софии? – вспылила его сестра.
– Софи не такая дурочка.
– И Сесилия тоже, – оскорбленно заявила леди Омберсли. – Если ты видел Огастеса, то не должен удивляться! К нему просто невозможно не проникнуться симпатией! Признаюсь, я и сама поддалась его обаянию. Но Чарльз прав, и я очень скоро вынуждена была признать: их брак решительно невозможен!
– Что ж, вполне вероятно, появление новой подруги в лице кузины отвлечет твою дочь и придаст ее мыслям иное направление, – заявил сэр Гораций, желая утешить сестру.
Подобное предположение, похоже, приятно удивило леди Омберсли. Лицо ее просветлело, и она сказала:
– Ты действительно так полагаешь? Видишь ли, она немного застенчива и нелегко заводит друзей, а с тех пор как ее лучшая подруга, мисс Фристон, вышла замуж и переехала жить в центральные графства, у нее не осталось никого, с кем бы она поддерживала теплые отношения. Итак, если дорогая София поселится у нас… – Она умолкла, принявшись строить в голове всевозможные планы.
Миледи все еще размышляла над вероятными последствиями, когда дверь отворилась, и в гостиную вошел ее старший сын.
Досточтимому Чарльзу Ривенхоллу исполнилось двадцать шесть лет, но суровое выражение лица в сочетании с манерами, в которых сквозила властная самоуверенность и сдержанность, изрядно старили его. Он был высоким и крепким молодым человеком, который выглядел бы уместнее на поле или пастбище, чем в гостиной своей матери. Он почти всегда предпочитал костюм для верховой езды более модным панталонам и ботфортам; галстук он повязывал самым незамысловатым узлом; скромные уголки его воротничка были накрахмалены весьма умеренно, и он всей душой презирал такие щегольские атрибуты, как брелоки, цепочки для карманных часов или монокли, а своего портного он оскорблял требованием шить пальто и сюртуки таким образом, чтобы он мог надевать их и сбрасывать с плеч без помощи камердинера. Поговаривали, будто он выражал горячую надежду, что небеса смилостивятся над ним и его никогда не примут за денди; но, как метко подметил его друг Киприан Уичболд, божественное вмешательство здесь и не требовалось. Настоящего денди, с некоторой строгостью заявил мистер Уичболд, отличают не только изысканные манеры, но и безупречный внешний вид, равно как и дружелюбное поведение, что, в сочетании с располагающей обходительностью и утонченной вежливостью, делает их желанными гостями в любом салоне. Но поскольку мистер Ривенхолл полагал, что правила приличия требуют от него холодной сдержанности в отношении любого, к кому он не питал дружеских чувств, а его манеры – весьма далекие от приятных – включали в себя привычку смущать пристальным взглядом тех, чью претенциозность он категорически не одобрял, и изрекать убийственные и уничижительные замечания, делавшие светское общение затруднительным, то ему грозила куда большая опасность того, что (по словам мистера Уичболда) его примут за йеху[8].
Когда он закрыл за собой дверь, миледи подняла голову, вздрогнула и с деланной веселостью, вызвавшей недовольство ее брата, воскликнула:
– О! Чарльз! Представь себе! Твой дядя Гораций!
– Да, Дассет уже сообщил мне об этом, – ответил мистер Ривенхолл. – Здравствуйте, сэр.
Он пожал дяде руку, пододвинул себе стул, сел и завел с сэром Горацием вежливую беседу. Его мать, нервно теребившая сначала бахрому шали, а потом носовой платок, наконец не выдержала и прервала их разговор:
– Чарльз, ты помнишь Софию? Твою маленькую кузину?
Судя по выражению лица мистера Ривенхолла, он ее не помнил, но ответил со свойственной ему прохладцей:
– Разумеется. Надеюсь, у нее все хорошо, сэр?
– Она не болела ни дня в своей жизни, если не считать кори, – ответил сэр Гораций. – Вскоре ты сам ее увидишь; твоя мать примет на себя заботу о ней, пока я буду в Бразилии.
Было очевидно, что подобная манера сообщения столь важных новостей пришлась не по вкусу леди Омберсли, которая поспешно пустилась в объяснения:
– Видишь ли, это еще не решено окончательно, хотя я ничего так не желала бы, как принять у себя дочь моего дорогого брата. Кроме того, Чарльз, присутствие Софии доставило бы несомненное удовольствие Сесилии: они почти одногодки.
– Бразилия? – переспросил мистер Ривенхолл. – Должно быть, это очень интересно. Вы собираетесь долго пробыть там, сэр?
– О нет! – туманно ответил сэр Гораций. – Скорее всего, нет. Все будет зависеть от обстоятельств. Я как раз говорил твоей матери о том, что буду перед ней в долгу, если она сумеет подыскать моей Софи достойного супруга. Ей пора выходить замуж, а твоя мать, судя по тому, что я слышал, – большой знаток в этой области. И тебя, мой мальчик, можно поздравить, насколько я понимаю?
– Благодарю вас, да, – с легким поклоном ответил мистер Ривенхолл.
– Если ты не возражаешь, Чарльз, то я бы с большой радостью приняла Софию, – льстивым голосом проговорила леди Омберсли.
Он метнул на нее нетерпеливый взгляд и ответил:
– Вы можете поступать так, как вам заблагорассудится, сударыня. Не понимаю, причем здесь я.
– Естественно, я объяснила твоему дяде, что мы ведем очень тихий и скромный образ жизни.
– Ее это ни в коей мере не будет тяготить, – успокаивающе заметил сэр Гораций. – Она у меня умница и всегда найдет, чем заняться. Софи была одинаково счастлива как в маленькой испанской деревушке, так в Вене или Брюсселе.
Услышав его слова, леди Омберсли резко села на софе.
– Только не говори мне, что в прошлом году ты потащил ребенка с собой в Брюссель!
– Разумеется, она была в Брюсселе! А где, черт меня побери, ей еще быть? – раздраженно ответил сэр Гораций. – Ведь ты бы не хотела, чтобы я оставил ее в Вене, верно? Кроме того, в Брюсселе ей очень понравилось. Там мы встретили кучу старых друзей.
– Но опасность!
– А, ерунда! О какой опасности может идти речь, когда там распоряжался Веллингтон[9]?
– Когда же мы будем иметь удовольствие лицезреть мою кузину? – вмешался мистер Ривенхолл. – Будем надеяться, что жизнь в Лондоне не покажется ей чересчур унылой и скучной после изрядных треволнений на континенте[10].
– Только не ей! – заверил сэр Гораций. – Не припоминаю, чтобы Софи бездельничала: она непременно найдет себе занятие или развлечение. Предоставьте ей свободу действий, и все будет в порядке. Я всегда так делаю, и еще ни разу не пожалел об этом. Но когда именно она приедет, сказать пока затруднительно. Она непременно захочет проводить меня, но, как только я отплыву в Бразилию, сразу же отправится в Лондон.
