Очевидно, это восклицание показалось леди Омберсли вполне уместным, потому что она вновь кивнула, горестно глядя на брата и беспомощно теребя бахрому своей шали.
– Значит, именно Чарльз теперь задает тон и распоряжается здесь! – сказал сэр Гораций.
– Он очень щедр, другого такого поискать, – печально сообщила леди Омберсли. – Так что мы должны отнестись к этому с пониманием.
– Будь проклята его наглость! – заявил сэр Гораций, который сам был отцом. – Что он натворил?
– Видишь ли, Гораций, ты мог этого не знать, потому что все время живешь за границей, но бедный Омберсли в свое время наделал очень много долгов.
– Это всем известно! Я уже и не припомню, когда он не пребывал в стесненных обстоятельствах! Или ты хочешь сказать, что мальчишка оказался настолько глуп, что все их выплатил?
– Но, Гораций, кто-то ведь должен был это сделать! – запротестовала она. – Ты не представляешь, насколько все осложнилось! А ведь надо воспитывать младших мальчиков, чтобы они заняли достойное место, да и девочки… Неудивительно, что Чарльз страстно желает, чтобы Сесилия заключила выгодный союз!
– Значит, он содержит всю ораву, не так ли? Дважды дурак! А как насчет закладных? Если бы Омберсли имел полное право распоряжаться большей частью своего наследства, он бы давно промотал его!
– Я не очень в этом разбираюсь, – ответила его сестра, – но, боюсь, Чарльз повел себя в этом вопросе не совсем так, как следовало бы. Омберсли был крайне недоволен, но называть собственного первенца «змеиным зубом»[4] тоже никуда не годится! Казалось бы, Чарльз, достигнув совершеннолетия, мог бы сделать приятное своему отцу, проявить хотя бы толику сыновней любви и почтительности! Но нет, он наотрез отказался изменить условия распоряжения собственностью, и все осталось по-прежнему, так что никто не может упрекнуть Омберсли в том, что он раздосадован! А потом тот гадкий старик умер…
– Когда? – поинтересовался сэр Гораций. – Как так вышло, что вплоть до сегодняшнего дня я ничего об этом не слышал?
– Это случилось более двух лет назад, и…
– Теперь все ясно: тогда я был чертовски занят, разбирался с Ангулемом и прочим. Скорее всего, это случилось, когда я находился в Тулузе. Однако, когда мы виделись с тобой в минувшем году, ты об этом и словом не обмолвилась, Лиззи!
Ее больно задела подобная несправедливость, и она с негодованием заявила:
– Не понимаю, как я могла думать о таких мелочах, когда монстр Бонапарт вырвался на свободу, и случились эти события на Марсовом поле[5], и банки приостановили платежи, и Бог знает что еще! А потом ты взял и нагрянул без предупреждения из своего Брюсселя, к тому же провел со мной всего каких-нибудь двадцать минут! У меня голова шла кругом, и если я вообще была способна отвечать на твои расспросы, то ты должен быть благодарен мне за это!
Сэр Гораций, пропустив последнее замечание мимо ушей, дал волю тому, что у него называлось эмоциями, и воскликнул с чувством:
– Неслыханно! Я признаю, что Омберсли – шалопай каких поискать, поскольку шила в мешке не утаишь, но вычеркнуть его из своего завещания и поставить его сына им командовать!.. А я готов биться об заклад, что именно так он себя и ведет!
– Нет-нет! – робко запротестовала леди Омберсли. – Чарльз в полной мере осознает, что причитается отцу! И он никогда не выказывает ему неуважения, уверяю тебя! Вот только бедный Омберсли обижен на него, и это вполне естественно, учитывая, что теперь Чарльз стал полновластным хозяином.
– Хорошенькое дело, нечего сказать!
– Да, но я утешаюсь хотя бы тем, что никто не подозревает о действительном положении вещей. Кроме того, не стану отрицать, что здесь есть и положительные стороны. Ты не поверишь, Гораций, но в доме не осталось ни одного неоплаченного счета! – Ненадолго задумавшись, она поспешно поправилась: – Конечно, я не могу отвечать за Омберсли, но все эти ужасные счета за домашнее хозяйство, которые вызывали такое недовольство у Экингтона – ты ведь помнишь нашего славного Экингтона, агента Омберсли?.. И плата за обучение в Итоне и Оксфорде… Чарльз, дорогой мой брат, заботится решительно обо всем!
– Уж не хочешь ли ты сказать, что Чарльз оказался настолько глуп, что транжирит состояние старого Мэтта Ривенхолла, оплачивая счета за содержание этой казармы? – воскликнул сэр Гораций.
– Нет. О нет! Я совершенно не разбираюсь в деловых вопросах, поэтому не проси меня объяснить их тебе, но, полагаю, Чарльз убедил отца… позволить ему управлять поместьем.
– Шантажировал его, скорее всего! – мрачно заключил сэр Гораций. – Да уж, в славное время мы живем! Имей в виду, Лиззи, я понимаю мальчика, но, клянусь Богом, тебя мне жаль куда больше!
– Поверь, все не так плохо, как тебе представляется! – в отчаянии вскричала леди Омберсли. – Не хочу, чтобы ты думал… или имел причины полагать, будто Чарльз бывает невежливым или несговорчивым, потому что на самом деле это не так, разве что когда выйдет из себя, хотя следует признать, что у него имеется масса поводов для этого! Вот почему, дорогой Гораций, я опасаюсь, что если ему не понравится мое предложение взять на себя заботу о Софии, то мне не следует испытывать его терпение!
– Вздор! – заявил сэр Гораций. – Почему бы это ему не понравилось?
– Мы… Мы решили в этом году не устраивать приемов, помимо необходимых. К несчастью, пришлось отложить и свадьбу Чарльза из‑за тяжелой утраты, которую понесла семья мисс Рекстон. Одна из сестер леди Бринклоу скончалась, и они будут носить черные перчатки[6] еще целых шесть месяцев. Ты должен понимать, что Бринклоу очень щепетильны во всем, что касается правил приличия. Евгения посещает только очень скромные приемы, и… и вполне естественно ожидать, что Чарльз разделит ее горе!
– Господи, Элизабет, мужчина не обязан носить траур по тетке женщины, на которой он даже не женат!
– Разумеется, нет, но Чарльз, похоже, так не считает… И не забывай о Чарлбери!
– А этому что мешает?
– Свинка, – трагическим тоном ответила леди Омберсли.
– Что? – Сэр Гораций расхохотался. – Вот это да! Что же он за мужчина, если подцепил свинку в тот самый момент, когда должен был жениться на Сесилии!
– Право, Гораций, мне кажется, ты к нему несправедлив: разве это его вина? Для него это так унизительно! Более того, болезнь подкосила его очень не вовремя, потому что если бы он обручился с Сесилией, то, без сомнения, сумел бы завоевать ее сердце, поскольку нрав у него дружелюбный и располагающий к себе, а манеры и речь – именно такие, какими должны быть! Но девушки склонны делать глупости и забивать себе голову романтическими бреднями и увлечениями – хотя, к счастью, Сесилия ничуть не похожа на этих ужасных современных барышень и, разумеется, прислушается к наставлениям родителей! Однако следует признать, что более неподходящего времени для свинки Чарлбери выбрать было трудно!
Сэр Гораций, вновь открывая табакерку, окинул сестру насмешливым и проницательным взглядом.
– И кем же увлеклась Сесилия? – осведомился он.
Леди Омберсли понимала, что старший сын наверняка посоветовал бы ей благоразумно промолчать; но стремление открыть брату душу оказалось слишком велико, чтобы она могла ему противостоять. Миледи призналась:
– Я знаю, Гораций, что ты никому не станешь повторять мои слова, но глупая девчонка думает, что влюбилась в Огастеса Фэнхоупа!
– Одного из мальчишек Латтерворта? – уточнил сэр Гораций. – Должен заметить, что подобный союз не вызывает у меня особого восторга!
– Господи помилуй, не смей даже думать об этом! Самый младший из сыновей, но едва ли не самый амбициозный! К тому же поэт.
– Это очень опасно, – согласился сэр Гораций. – По-моему, я никогда не видел этого юношу. Что он собой представляет?
– Он весьма красив! – с отчаянием сообщила брату леди Омберсли.
– Неужели похож на лорда Байрона? Тогда это многое объясняет!
– Нет-нет! Волосы у него светлые, как у Сесилии, он не хромает[7], и стихотворения у него очень милые, напечатанные на белой веленевой бумаге, да только вот расходятся они не очень хорошо. Совсем не как у лорда Байрона. Это ужасно несправедливо, потому что издать их наверняка стоило больших денег, и за все это ему пришлось заплатить из собственного кармана – или, скорее, из кармана леди Латтерворт, если верить тому, что я слышала.
– Сдается мне, – промолвил сэр Гораций, – что я знаю этого юношу. В прошлом году он был в Брюсселе, работал у Стюарта. Послушай моего совета: выдавай Сесилию замуж за своего Чарлбери как можно скорее!
– Знаешь, я так бы и сделала, если бы… Но я не смогу поступить подобным образом, если окажется, что он ей противен! И ты должен понять, что я не в силах что-либо предпринять, пока он лежит в постели со свинкой!
