— Алчность, — сказала Филадельфия, — это очень сильный стимул. Ныряльщик заметил алчность, вспыхнувшую в глазах полководца, и понял, что избрал правильную приманку. Чтобы никто не узнал местонахождение жемчужных раковин, ныряльщик предложил, чтобы полководец один сопровождал его.
Добравшись до места, они разбили лагерь. Каждый день ныряльщик нырял и доставал раковину с замечательной жемчужиной. Но на тридцать пятый день ныряльщик вернулся с пустыми руками. Он сказал, что дракон, обитающий в морской глубине, рассердился и не позволяет ему больше искать жемчужины. Ныряльщик даже под угрозой смерти отказался вновь нырять под воду.
После алчности и себялюбия гордость была самым большим грехом полководца. Он сказал, что не боится и сам нырнет за жемчужинами. Так он и поступил, и волны морские сомкнулись над ним. Ныряльщик ждал его весь день, но полководец так и не вынырнул.
Филадельфия замолчала, чтобы перевести дыхание, но дама, сидевшая неподалеку, нетерпеливо спросила:
— Ну, а дальше? Что случилось с полководцем?
— Дракон морской бездны завладел им, с подводным течением не смог совладать даже полководец.
— А ныряльщик? Что с ним случилось? — спросила другая дама.
— Он получил все, что хотел, — ответила Филадельфия. — Он знал место, где таились эти жемчужины, но боялся больше нырять туда, опасаясь подводного течения. Его любовь и преданность своему императору дали ему все, о чем он мечтал.
— Он женился на дочери императора? — спросила еще одна дама.
Филадельфия покачала головой.
— Он и так был женат и имел полдюжины детей, но он стал личным императорским ныряльщиком за жемчугом, и его семья прославилась тем, что они добывали самый великолепный жемчуг. — Филадельфия сняла с шеи ожерелье и вновь высоко подняла его. — Эти жемчужины из легендарной добычи того ныряльщика. Неужели вы допустите, чтобы они были проданы за такие гроши?
В зале возник ропот.
— Я требую, чтобы торги были продолжены, — заявила дама из третьего ряда. — Я назначаю цену в пятьсот долларов.
Новые две цены были выкрикнуты раньше, чем аукционер поднялся на свой помост.
— Семьсот пятьдесят долларов!
— Восемьсот!
— Девятьсот!
— Тысяча долларов!
Филадельфия положила ожерелье на стол. Торг закончился довольно быстро, когда кто-то предложил за жемчужное ожерелье пять тысяч долларов. У нее не хватило мужества посмотреть на человека, купившего ожерелье. Достаточно было того, что за него дали приличную цену. Она направилась к дверям.
Вдруг она почувствовала себя совершенно опустошенной, и единственное ее желание сводилось к тому, чтобы оказаться как можно дальше от этого аукциона. Гнев ее прошел. Она ощущала себя слабой и беззащитной. Она ведь не собиралась делиться своими интимными воспоминаниями с людьми, собравшимися на аукцион. Они не могли понять, не могли разделить радости, которую испытывали она и ее отец под этой крышей.
Она уже дошла до дверей, когда услышала свое имя.
— Мисс Хант! — К ней спешил Гувер. — Вы ведь не уйдете? Теперь, когда вы добились такого успеха.
— Вы были правы, — сказала она. — Мне не следовало приходить.
— Напротив. Вы имели большой успех. Люди уже интересуются другими драгоценностями. Про них у вас тоже есть такие истории?
Филадельфия вздохнула.
— Да. Все, что приобретал мой отец, было уникально.
— Так почему бы вам не поделиться своими знаниями с другими? — Он испытующе поглядел на нее. — Все, что вы можете сделать, чтобы поднять цены на этом аукционе, поможет ликвидировать долги вашего отца.
Она смотрела в сторону от него, и, поскольку была уверена в том, что ее отец невиновен, она публично поклялась вернуть каждый цент, в краже которого обвиняют ее отца. Долг неожиданно оказался огромным. Ее предупредили, что и аукцион, и продажа дома вряд ли покроют этот долг.
Она сунула руку в карман жакета и нащупала письма, которые носила с собой с того момента, когда обнаружила труп отца. В левой руке он сжимал эти письма, а в правой еще дымящийся пистолет. Полиция ничего не знала о письмах. Вообще никто не знал. И никто не узнает, пока она не выяснит, кто их посылал.
Она утвердительно кивнула.
— Хорошо, мистер Гувер. Если вы считаете, что это принесет пользу, я останусь.
Эдуардо Таварес нетерпеливо расхаживал по дорожкам сада, ожидая, когда разойдутся последние участники аукциона. Торги тянулись томительно долго. Если бы не выносливость Филадельфии Хант, он сомневался, задержались ли бы самые алчные покупатели так долго. Но уйти он не мог. Ничто не могло заставить его покинуть этот зал, пока в нем звучал ее низкий взволнованный голос.
Она представлялась ему Шахразадой, плетущей свои сказки. Эдуардо слушал ее как зачарованный, охваченный одним желанием — слушать ее без конца. Потом она прошла мимо него, откинув вуаль.
Эдуардо считал, что знает жизнь во всех ее тонкостях. Он знавал самых различных женщин и был уверен, что испытал все эмоции, на которые способен. Однако при виде Филадельфии Хант его охватило неизведанное ранее чувство и пронзило его, как стрела. Ее глаза были мозаикой из яркого янтаря и теней, наложенных невыплаканными слезами. Она была более чем красива. Она обладала редко встречающейся загадочной прелестью, которая заставляет других женщин ревновать, а самых смелых мужчин делает слегка застенчивыми.
Он сделал для себя еще одно тревожащее открытие. Погубив Уэнделла Ханта, он разрушил и ее жизнь.
До того, как болезненное замешательство, вызванное ее красотой, затронуло скрытые струны его души, Эдуардо не позволял себе раздумывать над последствиями своих действий. Его жажда мести напоминала слепую ярость, направленную против людей, которые лишили его семьи, дома и чуть ли не жизни. Если быть честным, то Эдуардо вынужден был признаться самому себе, что действовал точно так же. Хант заслужил свой конец, но безвинная девушка не заслуживала такой кары.
Эдуардо обернулся, чтобы бросить последний взгляд на дом, и его охватило некое предчувствие. Всего несколько часов назад Филадельфия Хант столкнулась лицом к лицу с толпой озверевших мужчин и женщин, собравшихся здесь, чтобы скупить имущество ее семьи. Он восхищался ее мужеством. Однако сомневался, понимает ли она масштабы издевательств, которые враждебный мир может обрушить на обнищавшую и беззащитную девушку.
И вдруг он понял, что должен делать. Обстоятельства научили его быть грубым. Быть может, помогая Филадельфии Хант, он вновь научится быть добрым. Эдуардо и понятия не имел, что ей скажет, чтобы убедить впустить его в ее жизнь. Он знал только одно — что должен найти для этого способ.
