И вдруг он понял, что должен делать. Обстоятельства научили его быть грубым. Быть может, помогая Филадельфии Хант, он вновь научится быть добрым. Эдуардо и понятия не имел, что ей скажет, чтобы убедить впустить его в ее жизнь. Он знал только одно — что должен найти для этого способ.
Абсурдность этих размышлений вызвала у него внутренний смех. Тайрон счел бы его сумасшедшим. Возможно, он таким и был, а может быть, впервые за многие годы начал мыслить рационально.
Филадельфия дождалась, пока уехал последний участник аукциона, и только тогда отправилась в прощальный обход по своему дому. Наверху комнаты были уже совсем пустыми, почти вся обстановка пошла с молотка. Дом стал казаться больше, чем раньше, с его двадцатью пятью комнатами. Ее шаги гулко отдавались в пустых коридорах, это эхо заставляло ее вздрагивать.
Перед тем как начать спускаться по парадной лестнице, она задержалась, подавленная ощущением пустоты. У нее возникло впечатление, что умер не только ее отец, но и все ее будущее. Она почувствовала себя бесконечно одинокой.
Когда из темноты пустого нижнего холла выступила неясная фигура, Филадельфия с трудом подавила инстинктивное желание закричать. В конце концов, ведь дом весь день был полон людей. Она подумала, что это один из рабочих.
Однако двигался этот человек отнюдь не как слуга. Его отличало изящество. Когда он оказался у подножья лестницы, лучи заходящего солнца через фрамугу над входной дверью осветили его лицо.
Она увидела широкое лицо с высокими скулами, густыми бровями, хорошо очерченный рот. Волосы были иссиня черные, вьющиеся, зачесанные со лба назад. Лицо необычно смуглое, цвета отполированного вишневого дерева. Все в нем выглядело странным, экзотичным и очень мужественным. Даже его одежда выглядела необычно — короткая облегающая куртка, кончающаяся на талии, подчеркивала широкие плечи и узкие бедра. Нет, этот человек не мог быть рабочим. Все его обличье говорило о хорошем воспитании, о богатстве и — к ее удивлению — вселяло чувство опасности.
— Кто вы? — требовательно спросила она.
Он не ответил, но Филадельфия увидела его улыбку, когда он начал медленно подниматься по лестнице, и обаяние его улыбки поразило ее. В этой улыбке была сила, знание, уверенность, и она странным образом успокаивала. Оказавшись на две ступеньки ниже ее, он отвесил ей почтительный поклон и протянул руку.
— Позвольте, сеньорита Хант.
В его голосе чувствовался легкий акцент, происхождение которого она не могла определить. Тем не менее Филадельфия приняла предложенную ей руку, не успев придумать никакой причины для отказа.
Они молча спустились по лестнице, и ей в голову не пришло, что следует спросить его о причине его присутствия здесь. Когда они оказались внизу, Филадельфия быстро отняла руку, потому что даже сквозь перчатку ощутила кожей жар его руки.
Он быстро прошел к дверям впереди нее и, к ее облегчению, распахнул перед ней дверь. Когда она проходила мимо него, Филадельфия заметила смешливые морщинки вокруг рта, которые стали еще глубже, когда он сказал ей:
— С Богом, милая.
Наемный экипаж стоял на другой стороне улицы, напротив резиденции Ханта. Уже около шести часов возница ожидал, сидя на козлах. Дважды он слезал, чтобы напоить лошадь. Мужчина, нанявший его, дал ему стодолларовую бумажку, адрес и сказал, чтобы его не беспокоили ни при каких обстоятельствах. Кучер заподозрил, что джентльмен напился и забыл о времени.
Однако любой человек, знающий этого пассажира, мог бы сказать кучеру, что человек по имени Тайрон никогда не спит. Он обладал инстинктами камышового кота, который часами остается вялым и безучастным, хотя на самом деле следит, спрятав зубы, и ждет момента, когда следует схватить жертву.
Уже смеркалось, когда последние два человека покинули дом. Занавеска в экипаже слегка отодвинулась, давая возможность разглядеть, что происходит. Женщина вышла из ворот и поспешно пошла прочь. За ней вышел Эдуардо Таварес. Эдуардо остановился, наблюдая, как женщина повернула за угол и исчезла. Только тогда Таварес остановил проезжавший мимо экипаж, сел в него и уехал. В ту же минуту занавеска в наемном экипаже закрылась. В темноте экипажа запахло табаком.
Тайрон задумчиво жевал кончик своей сигары. Он не хотел вторгаться в минуты триумфа Эдуардо и, хотя не мог оставаться в стороне, считал, что не должен присутствовать при этом часе возмездия. Эдуардо это было нужно — взглянуть на поверженного врага и ощутить момент исполнения мести. Эдуардо был человеком эмоциональным, страстным. Эта страстность делала его верным союзником, яростным бойцом и единственным человеком, которого Тайрон позволял себе называть своим другом. Он завидовал Эдуардо, что тот обладает эмоциями, которые Тайрон себе не позволял. Работая вместе, они стали богатыми людьми, прибирая к рукам состояния своих поверженных врагов и используя эти капиталы для собственных целей. Но теперь, когда жажда мести, объединившая их, была утолена, Тайрон начал подозревать, что Эдуардо захочет получить то, что столь длительное время отрицал, — дом, покой и семью. Это означало бы разрыв с прошлым и с сотрудничеством с такими людьми, как Тайрон.
Его сердце не билось сильнее, когда он думал, что может утратить дружбу Эдуардо, но сигара в его руке слегка дрожала. Звериный инстинкт выживания, который всегда помогал ему, когда он должен был умереть, подсказывал, что они еще не покончили друг с другом.
Он не испытывал чувства разрыва, у него было ощущение новой ловушки. Доверяя своим ощущениям, Тайрон никогда не испытывал страха. Однако пока он не обнаружит причину своего беспокойства, он не оставит Эдуардо.
Вдруг в глубине экипажа раздался тихий смешок. Взгляд, которым Эдуардо проводил женщину, ответил на один из вопросов. Теперь Тайрон знал, где искать Эдуардо, когда придет время, — между мягкими женскими ляжками.
— Ты, конечно, понимаешь, что эта ситуация для меня неприемлема. — Гарри Колсуорт нервно пробежал пальцами по своим золотистым волосам, потом засунул руки в карманы брюк, меряя шагами маленькую гостиную в квартире, которую теперь снимала Филадельфия.
— Ты предлагаешь, чтобы мы расторгли нашу помолвку? — спокойно спросила Филадельфия.
— Нет, конечно нет! Как я буду выглядеть, если брошу мою невесту в тяжелый для нее момент? — Он остановился перед ней, благодарно улыбнувшись. — Я знал, что ты разумная девушка, Филли. Ты всегда вела себя разумно.
— Да, да, разумно. — Она стянула с левой руки перчатку и сняла с пальца кольцо со скромным, но очень хорошо оправленным рубином. — Ты, конечно, хочешь получить твое кольцо.
