— Я зароюсь в черноволосую, пробормотал француз. — А может, сегодня ночью пусть будет блондинка? — Улыбка медленно тронула толстые губы Гаренна. — Нет, пусть будут все три.
— Опять проклятый дождь… — пробормотал Уилл, надвигая на лоб шляпу.
Сол запрядал ушами и заржал, — дескать, он согласен со своим хозяином.
— И винить мне за это некого, кроме леди Люсинды, — продолжал Уилл. — Впрочем, нет. Виновата не только Люсинда, но и кобыла по кличке Уинни.
Герцог скакал на бешеной скорости, хотя голова у него кружилась так, что он мог в любой момент выпасть из седла. Но он не останавливался, пока не добрался до постоялого двора «Роузмонт инн». Уилл ужасно устал, рана болела нестерпимо, а долгие часы скачки никак не способствовали улучшению его самочувствия.
Дождь усилился, подул холодный северный ветер, и Уилл поднял воротник своего плаща. Наконец он увидел свет в окнах гостиницы и, заехав во двор, спешился. При этом он едва не упал в грязную лужу.
Тут из ближайшей двери вышел молодой человек, и Уилл передал ему поводья. Затем полез в карман плаща и достал несколько монет.
— Леди Люсинда остановилась тут на ночь? — спросил он, бросая полкроны в протянутую ладонь.
Молодой человек уставился на монеты в руке Уилла и задумчиво почесал в затылке.
— Только одна приличная дама сняла тут на ночь комнату. Блондинка, глаза голубые, путешествует с компаньонкой — пожилой женщиной.
Уилл бросил оставшиеся монеты в руку парня.
— Спасибо. Позаботься о моем коне — и получишь еще несколько монет.
— Да, сэр.
Уилл похлопал Сола по шее и направился в гостиницу. Какие странные свечи… Чем ближе к ним, тем хуже светят… Герцог прищурился, глядя на огни по обеим сторонам от входной двери. Затем поморгал, но огни были все такие же тусклые.
Не успел Уилл понять, что происходит, как его окутало ночное небо, и он начал падать. Черт побери, он ничего не мог с этим поделать.
* * *
То и дело вздыхая, Люсинда смотрела на темный потолок в своем номере. Она ужасно устала, но заснуть никак не удавалось.
Поездки в поместье Бэмптон всегда казались ей бесконечно долгими, и это путешествие не стало исключением. Люсинде хотелось ехать без остановок, задерживаясь лишь для того, чтобы сменить лошадей. Но Шарлотта возразила:
— Дорогая, от тебя не будет никакой пользы для Уинни, если ты явишься усталая и не выспавшаяся.
Люсинда согласилась с тетей, и вот теперь они обе никак не могли уснуть.
— Разве постояльцам не пора уже спать? — спросила Шарлотта, подавив зевок.
Люсинда повернулась на бок и посмотрела на тетю. В очередной раз вздохнув, ответила:
— Сомневаюсь, что кто-то здесь думает о сне.
Таверна в Роузмонте была чрезвычайно популярна в округе, хотя это не имело никакого отношения к качеству обслуживания в этом заведении. Во время одной из своих поездок в Оксфордшир Люсинда обнаружила, что таверна была единственным «водопоем» на двадцать миль окрест.
Кутеж начался, как и всегда, довольно невинно, лишь время от времени снизу доносились взрывы смеха. Но за последний час шум усилился.
— Ты права, дорогая, — ответила Шарлотта. — Совершенно права…
Кровать слегка скрипнула, когда Шарлотта перевернулась со спины на бок.
— Но думаю, что даже полная тишина не помогла бы тебе уснуть — у тебя ведь столько всего в голове.
— Ты имеешь в виду Уинни? — насторожилась Люсинда.
— Да, дорогая. Кого же еще?
Люсинда опять вздохнула.
— Да, конечно.
— Хотя есть еще и герцог, — добавила Шарлотта.
Люсинда замерла. Слава Богу, в комнате было темно, так что тетя не видела выражения ее лица.
— Ухаживание идет по плану, — солгала она, крепко зажмурившись. — К лету Сол будет принадлежать нам.
— Ты, должно быть, меня не расслышала, дорогая. Я говорила о герцоге, а не о лошади.
Люсинда уткнулась лицом в подушку, боясь разрыдаться.
— Герцог? Ну, он… — Она постаралась проглотить комок в горле. — Можно сказать…
— Миледи! — послышался голос их кучера. Следом — три удара в дверь.
— Роджерс?! — в один голос воскликнули Люсинда и Шарлотта.
Кровать чуть не развалилась на две части, так дружно они соскочили с нее — каждая со своей стороны. В темноте они принялись искать свои халаты. Люсинде удалось первой найти халат, и она устремилась к двери.
Распахнув ее, она спросила:
— Роджерс, в чем дело?
— Мне жаль, что я вас разбудил, миледи, но вас зовет хозяин постоялого двора, — ответил кучер, отводя глаза. — Похоже, какой-то джентльмен потерял сознание, а они даже не знают, кто он такой.
Шарлотта туго затянула поясок своего халата и подошла к Люсинде.
— Роджерс, я могу показаться глупой, но чем мы, ради всего святого, можем помочь? Там, внизу, множество разных людей. Почему бы не обратиться к ним?
— Извините, миледи, но этот джентльмен не выпивал с ними перед сном. Он ранен. И прежде чем рухнуть во дворе гостиницы, он спрашивал про леди Люсинду.
Обе женщины в испуге ахнули.
Потом Шарлотта пролепетала:
— Кто же это?..
Стараясь успокоить тетю, Люсинда похлопала ее по руке.
— Конечно, я ничего не знаю, но уверена, что этому есть какое-то разумное объяснение…
Роджерс вопросительно взглянул на них.
— Так как, вы пойдете?
— Да, конечно, — ответила Шарлотта, взяв из руки Роджерса свечу. — Мы сейчас.
Шарлотта решительно закрыла дверь и вернулась в комнату к своим вещам.
— Ну что ты об этом думаешь?
— Ничего. — Люсинда поспешно стаскивала с себя ночную рубашку.
— Давай я тебе помогу, — предложила Шарлотта, подходя к племяннице.
Когда обе оделись, Люсинда подбежала к двери и открыла ее.
— Дорогая, минутку! — крикнула Шарлотта.
— В чем дело? — Люсинда обернулась.
— Дорогая, я знаю, для тебя это было тяжелое время. Уинни и прочее… — Тетя взяла Люсинду за руки. — Видишь ли, я беспокоюсь, как бы вид тяжелораненого мужчины не оказался для тебя той пресловутой соломинкой, которая сломала хребет верблюду.
Люсинда попыталась улыбнуться.
— Так ты хочешь сказать, что я — верблюд?
— Люсинда! — воскликнула Шарлотта. И тоже улыбнулась. — Я пытаюсь сказать вот что: всему есть предел. Столько неприятностей ты можешь просто не вынести.
Люсинда решительно покачала головой:
— Нет-нет, тетя Шарлотта. Я выдержу. Потому что иногда в жизни бывает и так, что у человека просто нет выбора. Ты согласна со мной?
— Да, полностью, — кивнула Шарлотта. Ласково погладив племянницу по щеке, спросила: — И когда же ты стала такой мудрой, дорогая?
