Монкриф никогда не говорил Кэтрин о своих чувствах, но нестерпимо желал объясниться с ней.
«Я хочу, чтобы ты была моей женой. Сейчас и всегда. Я хочу спать с тобой в одной постели. И я смирюсь, если мне достанется лишь незначительная доля той привязанности, которую ты испытывала к Гарри».
Конечно, такое признание повергнет Кэтрин в шок, и она отшатнется от него, как от сумасшедшего.
С важным видом зашел Уоллес и объявил, что обед подан. Кэтрин позволила, чтобы Монкриф помог ей дойти до столовой. Она не хотела, чтобы ее несли на руках, а потому Монкриф обнял ее за талию, и Кэтрин оперлась на него. Они оказались так тесно прижаты друг к другу, что Монкриф чувствовал изгиб ее бедра, мягкую податливость груди, прикосновение пальцев, запах ее духов. Он хотел поцеловать Кэтрин, но не решился, а в сотый раз послал Гарри проклятие.
Ветер яростно ломился в окна Балидона, завывал в его бастионах, как будто мог повергнуть каменные стены, которые простояли века. Неистовству непогоды вторили треск и шипение камина в герцогской спальне. Казалось, сама ночь восстает против мирного сна обитателей замка.
Кэтрин и Монкриф лежали в постели вдвоем. Каждый молча смотрел в потолок. Кэтрин хотелось узнать, о чем сейчас думает муж, но спросить она не решалась.
– Как долго они здесь пробудут? – вдруг спросил Монкриф, и Кэтрин почувствовала облегчение оттого, что он думает о гостях, а не о ней.
– Не знаю, – ответила она. – Но конечно, недолго. До их дома всего час пути. Это совсем рядом.
– Боюсь, что близость дома никак не повлияет на длительность их визита.
Кэтрин повернула голову и разглядела его профиль.
– Я всей душой надеюсь, что ты не прав.
Миссис Дуннан умела заставить ее чувствовать себя виноватой. Вместе с Джулианой она сумеет сделать ее жизнь в Балидоне невыносимой. Если бы Кэтрин не повредила ногу, она могла бы заняться повседневными делами, но сейчас это невозможно. Завтра она будет учиться ходить на костылях.
– Ты часто видела миссис Дуннан, пока жила вместе с Гарри? – вдруг спросил Монкриф.
– Нет, – ответила Кэтрин, вспоминая дни своего брака. – Теперь мне кажется, что Гарри запрещал ей приезжать в Колстин-Холл. Мы редко виделись. Последний раз я встречалась с ней на похоронах Гарри.
Наступило долгое молчание. Кэтрин подумала, что Монкриф заснул, но он вдруг повернулся к ней лицом.
– Кэтрин, прошлое может быть тяжким грузом, – негромко произнес он. – Давай заключим мир и сделаем вид, что ни у тебя, ни у меня не было никакого прошлого.
Сделать вид, что Гарри никогда не жил? Выбросить его из своего сердца? Забыть Колстин-Холл? Отца? Свое счастливое детство?
– Кем же я стану, – наконец заговорила Кэтрин, – если не буду сама собой?
– Кем захочешь.
– Когда я была маленькой, отец всегда называл меня принцессой. Я и сама верила, что я принцесса, а он – великодушный король, который оставил свой замок ради небольшого дома около леса.
– Теперь у тебя есть замок, Балидон.
– А ты – принц?
– Почему не король?
Кэтрин улыбнулась высокомерию Монкрифа, которое проявлялось даже в игре.
– Ну, хорошо, – отозвалась она. – Ты будешь могущественным королем, который объединил все королевства и теперь правит всем миром.
– Тогда у меня должна быть королева, а не просто принцесса.
– Ну, нет, – возразила Кэтрин. – У принцесс золотые волосы и они скачут на единорогах. А королевы серьезные… как Джулиана.
Монкриф рассмеялся:
– Ну вот, ты разрушила такое чудесное видение одним-единственным именем.
– Так и есть, – согласилась Кэтрин. – Тогда давай представим себе, другое место. Хотя я не могу вообразить более, прекрасного замка, чем Балидон.
– Так тебе он нравится? – спросил Монкриф.
– Нравится, – быстро ответила Кэтрин и почувствовала, что говорит искренне. – Он внушает благоговение, правда? Я пока не осмотрела все комнаты, но то, что видела, – просто великолепно. Если нам когда-нибудь надоест это крыло, мы можем переехать в восточное. А на втором этаже – чудесный зимний сад, только надо за ним лучше ухаживать.
– Мне говорили, что моя мать очень любила Балидон, – сказал Монкриф и, помолчав, добавил; – На этот раз я разрушил видение.
Кэтрин повернулась к нему лицом.
– Расскажи мне о ней.
– Я ничего не помню, – заговорил Монкриф. – Только по рассказам братьев. Они рассказывали мне, как она смеялась, говорили, что она очаровывала всех, кто с ней встречался. Колин говорил, что ее руки всегда были про хладными и пахли сиренью.
Монкриф замолчал.
– Я тоже не помню своей матери, – вздохнула Кэтрин. – Отец всегда говорил, что она была очень красива. Думаю, это правда. Но с другой стороны, обо мне он тоже это говорил. – Она улыбнулась в темноте.
– Так и есть. Да ты ведь и сама это знаешь.
Монкриф приподнялся на локте. Темное пятно его силуэта нависло над Кэтрин, но это выглядело не угрожающе, а странным образом успокаивало.
– Я не красавица, – возразила она. – Но все равно спасибо за комплимент.
– Ты смеешься? Никогда бы не подумал, что ты можешь напрашиваться на комплимент.
– Я и не напрашиваюсь.
– Твои глаза такого глубокого карего цвета, что кажутся черными. Твой нос безупречен, а губы полные и прекрасно очерчены. Даже в покое твое лицо очаровательно, а когда ты улыбаешься, оно становится воплощением красоты.
– Мою внешность нельзя даже сравнить с твоей, – смущенно возразила Кэтрин.
Монкриф рассмеялся.
– Ага! Так кто из нас льстец?
– Но ты же знаешь, как на тебя смотрят служанки! Даже повариха тебя обожает. Иначе, зачем бы она стала каждый раз посылать к тебе поднос с пирожками?
– Сомневаюсь, что они видят во мне мужчину. Просто я их господин.
Теперь засмеялась Кэтрин.
– Монкриф, ты или слишком скромен, или глуп.
– Думаю, ни то и ни другое. – Голос Монкрифа прозвучал скованно, и Кэтрин вдруг поняла, что он смущен. Таким она прежде его не знала. Эта новая черта его натуры показалась ей очень милой.
– Монкриф, оказывается, ты бываешь уязвим. Наверное, ты не любишь показывать эту сторону чужим людям?
Монкриф долго не отвечал, и Кэтрин подумала, что зашла слишком далеко. Их близость возникла так недавно, а она неосторожным словом могла ее разрушить.
– Кэтрин, я открылся перед тобой больше, чем перед любым другим человеком, – наконец заговорил Монкриф. – Странно, что ты этого не понимаешь.
Монкриф отвернулся, и это его отчуждение почему-то ранило Кэтрин. Вцепившись в край одеяла, она не могла придумать, как выразить свои чувства. Наконец нужные слова нашлись:
– Монкриф, я хочу быть твоим другом. Неужели между нами не может быть дружбы?
