— Женевьева Мария Эверси!
Ее мать пришла в ужас. А ее было трудно вывести из равновесия.
Женевьева удивилась. Она действительно позволила себе вольность, нарушившую один из неписаных законов дома Эверси: снисходительно относиться к деятельности Оливии. Как вообще это пришло в голову Женевьеве? В семье ее не считал и лишенной чувства юмора, но она была не из тех, кого можно назвать подстрекательницей.
Как проницательно заметил герцог, когда все члены семьи постоянно совершают какие-то из ряда вон выходящие поступки, бывает приятно обратиться к чему-то неизменному вроде живописи или к вышивке с цветами, подобными тем, что ожидают ее наверху.
Вот куда завела Женевьеву ее доброта!
Она искоса посмотрела на Миллисент, которую брак вовсе не интересовал.
— Верно, мама. Я с удовольствием использовала бы возможность прочесть лекцию рассерженным селянам, — безмятежно произнесла Оливия. Ее глаза блестели. — Ты продето злишься, Джен, за то, что я оставила тебя на милость герцога.
— Глупости!
Жизнь и вправду была бы проще, если бы она могла разделить общество герцога с Оливией. Но у него была цель, а когда этот человек за что-либо брался, сопротивление было бессмысленно.
— Ты когда-нибудь скажешь нам, кто прислал цветы, Женевьева? — вдруг раздался голос Миллисент.
— Я же сказала: Марс.
— Она уверяет, что герцог за ней не ухаживает, — продолжала поддразнивать ее Миллисент, обращаясь ко всем присутствующим в комнате. — Но рядом с ней он так часто улыбается.
Женевьеве по-прежнему были неприятны шутки Миллисент по поводу ухаживаний герцога. И как она могла это заметить?
— Но это неправда.
— Неужели?
Голос у матери был чуть разочарованный. «И слишком уж быстро она мне поверила», — подумала Женевьева.
— А кто ухаживает за тобой, Миллисент?
Боже! Теперь Оливия. Возможно, она тоже решила ее подразнить. Однако Женевьева застыла на месте. В любой момент Миллисент могла бы ответить: «Я пока не хотела об этом говорить, чтобы в одиночестве насладиться своим счастьем, но Гарри и я…»
И тогда дамоклов меч упадет и вонзится Женевьеве прямо в сердце.
Но Миллисент лишь безмятежно сказала:
— Наверное, все, судя по тому, сколько было желающих танцевать со мной накануне, но никто в особенности.
В который раз Женевьева подумала, удивится ли Миллисент, когда Гарри наконец сделает ей предложение, если это вообще случится. Все было так чудовищно несправедливо.
— Женевьева, сохранять таинственный вид по поводу цветов — это так на тебя не похоже, — заметила мать. — Ты можешь нам доверять. Или тебе стыдно? Они ведь не от Саймона Мастелуайта?
Саймон Мастелуайт годами вздыхал по Женевьеве, У него были прыщи, он заикался, обладал высоким титулом и состоянием. Разговаривать с ним было почти совсем не о чем. Доброта Женевьевы не была безграничной.
Она вздохнула.
— Скорее всего их прислал кто-то, кто танцевал со мной и с Оливией, а потом просто перепутал наши имена. Зачем кому-то присылать мне такие цветы?
Ее язвительный тон порадовал бы герцога.
— Вполне разумно, — с облегчением произнесла мать. — Конечно, именно это и случилось.
Женевьева пристально посмотрела на нее, ища хотя бы намек на сомнение, на мельчайшее подозрение, что цветы все же предназначались именно ей. Оливия даже не подняла глаза и не сочла нужным спорить.
И никто не заметил ее язвительного тона. Несомненно, все видели лишь то, что хотели видеть.
Ради всего святого!
Внезапно Женевьеве стало трудно дышать. Медленно, но неотвратимо в груди поднималась волна горячей ярости, и она невольно поднялась на ноги. Она сердилась на себя и на свою семью, хотя не могла понять почему.
Женевьева стояла посреди комнаты, держа в руках вышивку с огромной вазой пугающе ярких цветов. Любопытные взгляды устремились к ней. Любопытные, но не изумленные. Ведь если Женевьева встала, значит, она собиралась сделать что-нибудь обычное.
А будь она Оливией, она скорее всего разразилась бы речью о том, что она не только добра, мила и умна. Как она устала быть той, о ком не стоит беспокоиться ее родителям.
Однако речи были не в духе Женевьевы. К тому же ей не хотелось, чтобы семья узнала всю глубину ее страстной натуры.
Некоторые чувства слишком бесценны, и их нужно оберегать от других.
И все же Женевьеве очень хотелось чуть-чуть напугать их.
— Пойду спать. У меня заболели глаза от ярких цветов на вышивке.
Но и это саркастическое замечание было воспринято буквально.
— Приятных снов, — хором пожелали ей все, когда она положила вышивку на пол и скрылась за дверью.
Женевьева с негодующим видом поднялась по лестнице и чуть ли не захлопнула с грохотом дверь своей спальни.
Увидев розы, она вздрогнула.
Такое впечатление, словно в комнате был кто-то еще. И этот гость не отличался благодушием.
Женевьева не выдержала и улыбнулась. Букет действительно был причудливым, созданным прихотливой фантазией того, кто слушал и кто, она осмеливалась верить, видел, какая она на самом деле.
Вновь Женевьева вспомнила утренний испуг, когда не могла отвести глаз от герцога, а ее щеки медленно заливал жаркий румянец, словно отголосок бушующих страстей.
Жаль, что герцог — порождение Люцифера.
Даже мысленно она продолжала злорадствовать. Порождение Люцифера не могло бы прислать ей такие розы.
В другой раз Женевьева ушла бы, рассердившись, но теперь ей приходилось оставаться в спальне. Ей казалось, что она не заснет из-за охвативших ее чувств.
Она вытащила шпильки из волос и распустила их. «У вас звезды в волосах…» Помассировала уставшую голову и провела пальцами по шелковым прядям. У нее будет время как следует причесаться.
Женевьева свернулась в кресле перед огнем, скинула комнатные туфли, поджала ноги под себя и попыталась читать. Роман ужасов об осиротевшей девушке из богатой семьи, которая бродит по темным коридорам дома в старинном поместье и сталкивается с привидением.
Какая ирония!
Она опустила книгу на колени и задумчиво посмотрела в окно.
Шторы были задвинуты. Она представила себе, как герцог расхаживает по саду, полы его пальто развеваются, словно крылья. Она вспомнила, как он смотрел в никуда из окна зеленой гостиной — само воплощение одиночества. Вспомнила, как он медленно повернулся, наполовину озаренный золотым светом, и увидел ее.
Один призрак узнал другого. Она была почти уверена, что он призывал ее взглядом.
После этого прошло немало времени, прежде чем Женевьева пробудилась ото сна. Она задремала в кресле. Огонь почти погас, ее разбудил холод в комнате.
