В Венеции, как заметила Фейра, вращаясь среди слуг, положение женщин было не самым завидным. Казалось, ни одна из них ничему не училась; когда по вечерам мужчины спускались на кухню поиграть в карты, женщины расходились по своим комнатам. В Венеции, она была уверена, ни одной женщине не разрешили бы стать врачом.
Но кое-что здесь было таким же, как у неё дома. Корона Кучина очень напоминала жен султана, трудившихся на кухне Топкапы: такая же добрая, шумная, дерзкая и непристойная. Она болтала без умолку, и иногда Фейре приходилось закрывать уши, чтобы не слышать историй о том, какие приключения выпали на долю кухарки в дни её молодости, или о том, кто кого обхаживал и кто с кем спал в доме.
И все же Фейра испытывала лишь чувство благодарности к своим врагам. Она никак не могла забыть молодую женщину с ребёнком, которая подала руку Смерти, лодочника, который не взял у неё монету, и Сабато Сабатини, который приютил её. В такие моменты она вспоминала, потрясённая, что она сама наполовину венецианка. Она принадлежала двум народам, каким бы широким ни было море, разделявшее их.
* * *
Фейра могла гордиться тем, как чудесно прижилась в доме Палладио, но её присутствие заметили не только молодые лакеи. Весть о новой красивой служанке быстро облетела сестиери, особенно в городе, отрезанном от остального мира. И снова ей пришлось привыкать к мужским взглядам. Её редкие походы на рынок вызвали бурный интерес среди лавочников, и она ужаснулась бы, узнав, что за неё осушили не одну кружку в местных трактирах. Привыкнув к своему венецианскому платью, она теперь воспринимала вуали и закутывающие наряды её родины как часть другой жизни, но однажды, спеша через рынок домой, Фейра окаменела перед ярко-желтым рисунком, прикрепленным к стене.
Она подошла ближе, и сердце её замерло; расправив листок внезапно повлажневшими пальцами, девушка увидела безобразный рисунок, изображавший пожилую турчанку в вуали, огромных шароварах и жёлтых туфлях с загнутыми носами. Из-под покрывала торчали, как проволока, чёрные завитки волос, больше похожие на штопор, а над вуалью свисал крючковатый нос. Фейра читала по-венециански хуже, чем говорила, но она узнала слово muselmana. Это относилось к ней. Она быстро сорвала бумажку со стены, скомкала её и спрятала в корзинке. Оглядевшись по сторонам, чтобы проверить, не видит ли кто это, Фейра не заметила высокую, укутанную в плащ фигуру, наблюдавшую за ней с площади.
Аннибалу выпало всего семь спокойных дней на своем острове. Это Бокка поднял тревогу, примчавшись из сторожки. Фанатично преданный своему хозяину, который подарил ему столь драгоценный кубок, он сообщал Аннибалу о каждой проходящей мимо барке или лодке – достойной внимания или нет.
В тот день Аннибал сразу понял по торопливой шаркающей походке старика и по выражению его лица, когда он крикнул: «Корабль на горизонте, доктор, корабль на горизонте!», что речь идет о чем-то важном, ещё до того, как Бокка рассказал, в чем дело.
«Галера, доктор, на сорок весел, плывут из Сан-Марко».
Аннибал поспешил к воротам, хотя он был не настолько взволнован, чтобы забыть опустить ноги в известку. Он увидел точку на горизонте и удивился острому зрению сторожа, хотя ему самому мешали затуманенные стекла маски.
Баркас подошел поближе, и он различил лопасти весел, блестевшие на солнце, которые опускались и поднимались – все сорок – в едином ритме. Видимо, судно было сделано из светлого дерева, потому что золотилось в солнечных лучах. Пока оно приближалось, Аннибал понял, что не ошибся, – галера действительно была из позолоченной. Увидев же морду льва на носу с гривой в форме солнечных лучей, он понял, что все кончено.
Это была Бучинторо – галера самого дожа.
На носу стоял человек в пурпурном плаще, который раздувался и потрескивал на ветру, как парус, морской бриз ерошил его короткие светлые волосы. У него был не слишком представительный вид, но выражение его лица говорило об огромной власти.
– Вы Аннибал Касон, чумной доктор?
– Да, это я.
– Я – камерленго Себастьяно Веньера, его Светлости Дожа Венеции.
Аннибал был рад своей маске. Он взглянул на камерленго, под плащом у которого виднелась черная одежда, сделанная словно из гладкой эластичной кожи. Мужчина был моложе, чем ожидал Аннибал, со светлыми волосами и голубыми глазами северянина. Опрятный, чисто выбритый, коротко стриженный, как тевтонец, он говорил вежливо своим низким голосом. В нем не было ничего угрожающего, однако же всё в нем внушало ужас. И неожиданно Аннибал испугался.
– Мы можем где-нибудь поговорить с глазу на глаз? – спросил камерленго.
– Да, – Аннибал взглянул на его стражников. – Все пойдут?
– Только я, – приятно улыбнулся камерленго.
Аннибал немного успокоился и осмелел.
– Если не возражаете, не могли бы вы пройти через эту яму? – предложил он.
Камерленго приподнял свой пурпурный плащ и любезно прошёл по известке. Аннибал проследовал за ним через ворота.
Оказавшись внутри, Аннибал повел его через лужайки, держась как можно дальше от Тезона. Он старался представить себе, о чем думает камерленго, и попытался взглянуть на это место его глазами. Был ясный осенний день – солнце сияло, тени таили свежую прохладу, а в воздухе чувствовалось приближение зимы. Тутовые ягоды стали розового и янтарного цвета. Он видел детей, бегающих возле дома, где располагалась школа, и слышал звон колоколов Святого Варфоломея, возвещавших службу третьего часа. Тёмная почва сада, где были аккуратно посеяны травы с ботаническим делением на сектора – круги и квадраты, приятно контрастировала с зеленеющим дерном и дикой частью острова, которую он выкосил и выделил под кладбище, ожидавшее свою первую жертву. Дела шли так хорошо! Аннибал указал своей тростью.
– Мой дом, – он запнулся, это звучало слишком по-собственнически, – место, где я остановился.
Камерленго замер и глубоко вдохнул прохладный осенний воздух.
– Прекрасный день, не так ли? Может, останемся здесь? Я провожу почти всё свое время в правительственных залах. – В его словах не было ни намека на хвастовство: власть камерленго была неоспорима. – Так что дышу свежим воздухом, как только выдается случай. К тому же здесь намного приятнее, чем в нашем обезумевшем городе. В такой день лучше уехать подальше, как вы думаете?
Он присел на древний сваленный столп возле тутовой аллеи, а Аннибал настороженно пристроился рядом. Он решил, что вопрос не требует ответа, но камерленго, видимо, считал по-другому.
– Как вы думаете, Касон? – повторил он.