— Вы ошибаетесь, мадам, — с мягкой настойчивостью повторила Филадельфия. — Я уверена, что Акбар относится ко мне как к ребенку.
— Ах вот как! — голос Гедды стал ледяным. — А разве не было поцелуя в щеку, который я видела в моем зимнем саду несколько недель назад? Ага, вы покраснели! Целоваться среди бела дня, как какая-нибудь глупенькая горничная с кучером. Я должна была бы уже тогда выставить вас обоих!
Филадельфия в смущении опустила голову, думая, что тот невинный поцелуй был не самой большой нескромностью, которую она позволила себе под этой крышей.
— Мне очень жаль, мадам, что я оскорбила вас.
— Не разговаривайте со мной так дерзко. Я ведь не сказала, что не одобряю вас, но я действительно не одобряю. Он слишком стар для вас, и вообще он язычник. Если вы выйдете за него замуж, вы будете изгнаны из хорошего общества и станете предметом любопытства для тех, кто согласится принимать вас. Подумайте, девочка! Что такое любовь по сравнению с комфортом и обеспеченностью?
Филадельфия посмотрела на нее и улыбнулась.
— Поскольку я никого не люблю и не имею ни комфорта, ни обеспеченности, мадам, я не могу сравнивать.
— Вы дерзкая девочка! — вздохнула Гедда. — Я должна была бы выставить вас, но я не стану этого делать. Я должна была бы выставить его, но не выставлю.
Филадельфия смотрела на эту пожилую женщину с обожанием и озадаченно. Их разговор можно было бы назвать самым невероятным разговором в ее жизни. Но за грубоватым осуждением со стороны миссис Ормстед она чувствовала подлинную привязанность к себе. Она оттягивала тот момент, когда надо будет рассказать ей, кто она и почему оказалась в Нью-Йорке. Прав ли Эдуардо, который считает, что миссис Ормстед поймет, если Филадельфия объяснит ей, что он и она деловые партнеры и что Акбар на самом деле сеньор Таварес, красивый и богатый бразилец, ненамного старше ее. Это желание было острым, но она не сказала ни единого слова, потому что сама не была убеждена, полная ли это правда.
Филадельфия сунула руку в карман, хотя и сомневалась в правильности того, что делает, но она обещала Эдуардо выполнять их план.
— Мадам Ормстед, вы были так добры ко мне, и я очень ценю ваши советы. Поэтому, если мне будет позволено, я хотела бы попросить вас об одной вещи.
— Просите, — холодно отозвалась Гедда.
Филадельфия вынула из кармана бриллиантовое ожерелье и серьги и положила их на стол.
— Мне нужно найти покупателя на эти вещи.
Гедда задохнулась при виде таких драгоценностей.
— Бриллианты де Ронсаров? Продать их? Ни за что!
— Я вынуждена их продать, у меня долги.
— Какие долги? Что за долги? Кому вы должны?
Вопросы следовали один за другим, и они несколько ошеломили Филадельфию, но она тут же пришла к заключению, что бы она ни сказала или сделала, ничто не застанет миссис Ормстед врасплох. Чувствуя, как пропасть вины разверзается у нее под ногами, она отвернулась.
— Это личные долги, мадам.
Ее удивила сила этих старческих рук, схвативших ее. Они сжимались все крепче, пока она не почувствовала, как ногти Гедды вонзаются в нее сквозь ткань платья.
— Что за долги? — требовательно шептала Гедда, вглядываясь в несчастное лицо молодой женщины. — Что бы там ни было, я могу помочь вам. Я обладаю влиянием.
Филадельфия с удивлением смотрела на это утонченное старческое лицо.
— Почему вы готовы делать что-то ради меня? Вы ведь ничего не знаете обо мне.
— А мне и не нужно знать, — выпалила Гедда. — Я так думаю, что расстроилась бы, если бы узнала о вас всю правду. Так что позвольте мне оставаться в неведении. Это Акбар? Он шантажирует вас?
— Акбар мне не враг, мадам. Поверьте мне.
Гедда вздохнула и откинулась на спинку кресла. Она взяла свою чашку с чаем и заглянула в нее, сделала маленький глоток, и на лице у нее появилось выражение отвращения.
— Значит, вы действительно влюблены в него. Этого я и боялась.
Филадельфия посмотрела на свои бриллианты.
— Вы порекомендуете мне ростовщика, мадам?
Рука Гедды, наливавшая свежую чашку чая, замерла.
— Вы твердо решили расстаться с этими драгоценностями?
— Я вынуждена.
— Несмотря на фамильную гордость?
Филадельфия смущенно улыбнулась ей.
— Какая может быть гордость, когда человек беден, мадам?
Гедда с трудом удержалась от саркастического замечания, что Филадельфии нечего бояться бедности, пока она находится в ее доме.
— Отлично. Я куплю ваши бриллианты.
— Нет! — Филадельфия не осознала, сколько эмоций она вложила в это восклицание, пока не заметила изумленный взгляд миссис Орстед. — Я не могу, чтобы вы после всего, что вы для меня сделали, покупали эти вещи.
Гедда взяла одной рукой ожерелье и подняла его к свету, а другой раскрыла лорнет, висевший на резиновой ленте у нее на шее, и тщательно осмотрела каждый бриллиант.
— Они настоящие, — объявила она наконец. — Пять тысяч долларов.
— Но, мадам…
— Восемь тысяч!
— Мадам, пожалуйста, вы…
— Десять тысяч. Это окончательная цена. Соглашайтесь, — раздраженно сказала она. — Лучшей цены вам не предложит никто, тем более ростовщик. В обмен я хочу только одного.
Филадельфия осторожно проглотила комок, застрявший у нее в горле.
— Все, что вы захотите, мадам.
Гедда решительно повернулась к ней.
— Я разрешу вам уехать при одном условии: когда вы разберетесь с вашими делами, — а я советую вам поторопиться — вы вновь позвоните в мою дверь и расскажете мне все, что происходило за последние недели. На этот ваш французский акцент можно полагаться не больше, чем на мою новую систему канализации!
Филадельфия улыбнулась ее раздражению.
— Я ничего иного и не представляю себе. Поверьте мне.
— И еще одно. Я говорю вам это с полной уверенностью, что никто больше из ваших знакомых никогда не даст вам такой совет: если вы влюблены в этого мужчину, скажите ему об этом.
К удивлению Гедды, лицо Филадельфии потускнело и на ее золотистых глазах вновь выступили слезы.
— Вы ошибаетесь, мадам. Я не влюблена в него.
Гедда не сказала ни слова, когда Филадельфия повернулась и вышла из комнаты. Если эта молодая женщина до сих пор не разобралась в своих чувствах, давить на нее нельзя. И все-таки миссис Ормстед сожалела, что эта девушка исчезнет раньше, чем завершится эта маленькая драма.
Гедда взяла в руки бриллианты и прижала их к груди. Да, ей было грустно думать о том, что она остается одна в этом огромном доме.
Эдуардо уселся поудобнее на кожаном сиденье частного экипажа, выехавшего с постоялого двора на север от города. Вместо того чтобы повернуть к главной дороге, кучер направил лошадей на дорогу, вьющуюся между деревьев вдоль берега.
