другими, особенными, как чумы боятся! Ах, дорогой мой мистер Арчер! Я бога благодарю, что родилась всего лишь вульгарной Спайсер! Но собственные мои дети не в меня пошли, а похожа на меня только моя Эллен! – Она оборвала свой монолог и, все еще не спуская с него хитрого взгляда, со старческой непоследовательностью вдруг воскликнула:
– Ну почему, скажи на милость, не женился ты на моей крошке Эллен?
Арчер засмеялся:
– Хотя бы потому, что ее не было рядом.
– Да, это верно. И тем более жаль! А теперь поздно: жизнь ее кончена. – Сказано это было с холодным безразличием старости, бросающей ком земли в могилу юных надежд.
Молодой человек почувствовал, как сердце его пробрало холодом.
– Могу я убедить вас употребить ваше влияние на Уэлландов, миссис Мингот? Не создан я для такого долгого ожидания!
Старая Кэтрин одобрительно заулыбалась.
– Да, ждать ты, видно, не привык. В детстве небось первый кусок – тебе!
Откинув голову, она так и зашлась в смехе, отчего подбородки ее заколыхались, как морские волны.
– А вот и моя Эллен! – воскликнула она, почувствовав движение портьеры у себя за спиной.
Улыбающаяся мадам Оленска выступила вперед. Она казалась оживленной и веселой. Приветливо протянула руку Арчеру и склонилась к бабушке за поцелуем.
– А я как раз говорила ему: «Почему ты не женился на моей крошке Эллен!»
Мадам Оленска, не гася улыбки, взглянула на Арчера:
– И что же он ответил?
– О, дорогая! Узнать ответ я предоставлю тебе! Он ездил во Флориду навестить невесту.
– Да, я знаю. – Взгляд ее был по-прежнему обращен на него.
– Я тут к вашей матушке съездила, чтобы узнать, куда вы подевались. Я вам посылала записку, вы не ответили, я испугалась, что вы больны.
Он пробормотал что-то насчет неожиданного отъезда и спешки и сказал, что намеревался написать ей уже из Сент-Огастина.
– А приехав туда, вы, конечно, тут же выкинули меня из головы! – подхватила она по-прежнему весело, но, как ему показалось, старательно имитируя безразличие.
«Если я ей и нужен, то она твердо решила мне этого не показывать», – подумал он, уязвленный ее тоном. Он хотел поблагодарить ее за визит к матери, но под хитрым взглядом главы рода чувствовал себя скованно и неловко. Слова застывали на губах.
– Нет, вы только взгляните на него! Так спешит поскорей жениться, что сломя голову, ни с кем не прощаясь, торопится броситься в ноги глупой девчонке! Вот она, истинная любовь! Такая, какой красавчик Боб Спайсер увлек мою бедную матушку, а после она ему наскучила еще до того, как меня отняли от груди. Что бы им подождать еще восемь месяцев! Но ты другой, ты, молодой человек, не Спайсер – к счастью для тебя и для Мэй. Это только бедная моя Эллен унаследовала толику дурной крови, остальные же все – образцовые Минготы! – с выражением глубокого презрения заключила старая дама.
Арчер чувствовал, что сидящая возле бабушки мадам Оленска продолжает задумчиво его рассматривать. Веселый огонек в ее глазах померк, и она мягко сказала:
– Конечно, бабушка, мы могли бы и уговорить их уладить это дело, как он хочет.
Арчер встал, собираясь уйти, и, обмениваясь рукопожатием с мадам Оленска, почувствовал, что она ждет от него каких-то слов о так и не отвеченном письме.
– Когда я могу вас увидеть? – спросил он, когда они уже были в дверях.
– Когда хотите, но если вы желаете застать меня в моем маленьком домике, то поторопитесь. На той неделе я переезжаю.
Острой тоской отозвались в нем эти ее слова, возвратив память о часах, проведенных в той освещенной лампой, скупо обставленной гостиной. Часов этих было немного, но воспоминаний они порождали множество.
– Завтра вечером?
Она кивнула.
– Пусть завтра. Только пораньше. Потом я буду не дома, уеду.
Завтрашний день был воскресеньем. И если она в воскресенье вечером будет «не дома», то наверняка имеется в виду миссис Лемюель Стратерс. Он ощутил легкую досаду, и не столько потому, что она собиралась туда (ему даже нравилось, что она бывает там, где хочет, в пику Вандерлиденам), сколько потому, что в этом доме она обязательно встретится с Бофортом, и она это, судя по всему, знает и, возможно, даже и отправляется туда для этой встречи.
– Очень хорошо: значит, завтра вечером, – повторил он, решив про себя, что рано он не приедет, а, заявившись к ней попозже, либо помешает ей ехать к миссис Стратерс, либо застанет ее в дверях, что, по зрелом размышлении, можно было расценить как простейший выход из положения.
Однако прибыл он вовсе не так поздно, как намеревался, и в звонок у двери над глицинией он, гонимый странным беспокойством, позвонил в полдевятого. Он решил, что на вечерах у миссис Стратерс, в отличие от балов, не так строго соблюдаются правила и гости, дабы сгладить это преступное небрежение, съезжаются рано.
Но чего он никак не ожидал, входя в прихожую мадам Оленска, это увидеть там чужие шляпы и пальто. Зачем она велела ему прийти пораньше, если к обеду принимала гостей? Внимательнее оглядев пальто, возле которых Настасия положила и его, он ощутил не столько досаду, сколько любопытство. Такой необычной одежды в приличных прихожих видеть ему не приходилось, однако взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться, что пальто Джулиуса Бофорта там не было. Одно было ворсистым, безликого фасона ольстером, другое – очень старым порыжевшим плащом с капюшоном, наподобие того, что французами зовется «макфарлан». Это верхнее платье, видимо, предназначенное для человека внушительных размеров, по-видимому, носилось долго и интенсивно, а от зелено-черных складок его исходил запах влажных опилок, заставлявший предположить тесное знакомство этой одежды с барной стойкой и выгородками бара. Сверху были положены рваный серый шарф и диковинная фетровая шляпа, из тех, что носят лица духовного звания.
Арчер, вопросительно подняв брови, взглянул на Настасию, которая, в свой черед, подняла брови и обреченно воскликнув «Gia», распахнула перед ним дверь гостиной.
Молодой человек сразу же увидел, что хозяйки дома в гостиной не было; зато он с удивлением обнаружил там другую даму, стоявшую у камина. Дама, длинная, тощая и нескладная, была одета во что-то, изобилующее оборками, рюшами и лентами неопределенного цвета, совершенно скрадывающими замысел фасона. Ее волосы, начавшие седеть, но пока что лишь потускневшие, были увенчаны испанским гребнем и черным кружевным шарфом, а на ревматических руках красовались шелковые митенки со следами штопки.
Рядом с ней в облаке сигарного дыма стояли владельцы двух пальто, оба – в утреннем платье, видимо, так и не снимавшемся с самого утра. В одном из мужчин Арчер, к своему удивлению, узнал Неда Уинсета, другой, постарше, был ему незнаком, гигантская его фигура выдавала в нем обладателя «макфарлана», голова со взъерошенной седой шевелюрой имела отдаленное сходство с львиной мордой, руки тоже двигались по-львиному, большие
