Прохожие, мужчины и женщины, спешили по своим делам в темных городских костюмах и платьях. Громыхали коляски, экипажи, телеги, шустрый дворник подметал катыши лошадиного навоза. От сонного полуиспанского городка не осталось и следа. Американский город с грохотом и скрежетом поглотил его.
Три-Вэ откинулся на спинку сиденья кеба. В письмах об этом не было ни слова. Он был застигнут врасплох. Лос-Анджелес изменился до неузнаваемости. Только в памяти, словно на кальке, сохранились его прежние контуры. Ему пришли на ум стихи:
И вот он там, куда давно стремился:
Моряк в свой дом вернулся с моря,
Охотник с гор крутых спустился.
— Квартал Ван Влита? — спросила Юта, выглянув в окно. — Это имеет к тебе какое-нибудь отношение?
Они проезжали по Спринг-стрит между Третьей и Четвертой улицами. Когда он уезжал, здесь еще никто не строил контор. Теперь высокие здания офисов теснили друг друга. Три-Вэ выглянул в окошко кеба, внимательно разглядывая оштукатуренные стены и выступы домов. Этот новый квартал принадлежал Баду. Скобяная лавка Ван Влитов превратилась в четырехэтажный магазин, выкрашенный в зеленый цвет. Первый этаж с зеркальными витринами занимал собственно магазин, а на трех верхних этажах размещались конторы.
— У тебя богатый дядя? — спросила Юта.
— Это мой отец, — пробормотал Три-Вэ.
— Отец?!
— Магазин принадлежит ему.
— Этого не может быть! — почти гневно воскликнула она. — Не может быть! Такой огромный магазин!
— Он стал вдвое больше. Они переехали сюда три года назад во время Великого Бума.
— Ты что меня дурачишь! — теперь в ее резком голосе послышались тревожные нотки. — Три-Вэ, скажи, что ты пошутил.
— Я не шучу, — вздохнул он.
— Почему ты до сих пор не говорил мне, что миллионер?
— Девятнадцать долларов — красная мне цена, — ответил он.
— Три-Вэ! — Она побагровела и разгорячилась так, словно пыталась поднять тяжелое ведро с водой. — Три-Вэ, пусть этот мексиканец отвезет нас в меблированные комнаты. Твоим родителям ничего не надо про меня говорить.
Под шалью на ней было крикливое ярко-красное сатиновое платье, купленное давным-давно ее первым мужем, когда ему повезло удачно ковырнуть киркой на прииске. Яркая оторочка ее шляпки смялась. Для Три-Вэ ее одежда и его собственный потрепанный рабочий костюм из плиса был вечным напоминанием о его деловой несостоятельности.
— Они не чудовища из сказки, — мягко проговорил он. — Они такие же люди, как и ты, Юта. И Бад тоже.
— Бад?
— Мой старший брат.
— Он живет с твоими родителями?
— Нет, он женат.
— Мне давно пора было догадаться, что ты джентльмен. То-то я смотрю, что ты все книжки читаешь. — Тут она взмолилась жалобным голоском: — Три-Вэ, я еще не готова к знакомству с ними. Они ничего обо мне не знают. Они даже не знают, что ты приехал. Оставь меня в меблированных комнатах и ничего не говори родителям.
Какое-то мгновение, какую-то гадкую секунду он сомневался, но потом сказал:
— Не говори глупостей, Юта. Мы с тобой муж и жена. Я пойду к ним с тобой. Не волнуйся.
— Твой брат и его жена... — она запнулась. — Мне с ними тоже придется встречаться?
— Не придется, — сказал он. — Они в Париже.
— Во Франции?!
— Да. Гостят у матери Амелии, которая там живет. Она француженка.
— Значит, и эта Амелия тоже француженка?
— Наполовину.
— Фу, — фыркнула Юта. Она была католичкой и верила не просто ревностно, но агрессивно. Религия в ее руках была орудием борьбы со всеми силами, которые священник из ее далекого детства называл греховными. Франция была именно такой силой, так как несла на себе печать греха. Поэтому беременная Юта встала в позу. Три-Вэ был не против. С беременной женщиной нужно во всем соглашаться. Ее нужно постоянно оберегать.
— Ты моя жена, и все, — сказал он и ободряюще взял ее за руку.
3
Форт-стрит — то есть Бродвей — стала шире. Пришлось пожертвовать перечными деревьями. Дом Динов лишился своего сада. Зажатый между темными зданиями в стиле новой готики, он казался одряхлевшим и слишком громоздким для занимаемого им участка. Ни кипарисов, ни пальм, ни юной девочки с волосами цвета топаза в белом летнем платьице, мелькающем меж зеленых ветвей...
Три-Вэ прикрыл глаза, прежде чем взглянуть на свой дом.
Красная крыша была свежевыкрашена. Олеандры все еще затеняли парадную веранду. Там он отдыхал в детстве, замученный зубрежкой. Три-Вэ заранее знал, что комнаты с окнами, выходящими на фасад, погружены во влажный полумрак. Подойдя к двери и подняв молоток, он обнаружил, что ему трудно дышать.
Дверь открыла Мария. Древняя старуха с коричневым худым лицом, казалось, совсем не удивилась.
— Ага, — спокойно сказала она, — пришло время действию разворачиваться.
С этими словами ее беззубый рот скривился в улыбке, и она обняла Три-Вэ, прижав его к пахнущему оливковым маслом костлявому телу.
— Миссис Ван Влит? — спросила Юта.
— Это Мария, — ответил он и стал их знакомить, переходя с английского на испанский, но вдруг осекся.
По лестнице спускалась донья Эсперанца. Разноцветные блики из витража падали так, что Три-Вэ снизу не мог как следует рассмотреть ее лицо. Но и так было видно, что сделали с ней прошедшие шесть лет. Волосы под высоким черепаховым гребнем стали совсем седыми. Медленная, грациозная походка давалась ей с трудом. Остановившись, она глянула вниз, держась одной рукой за перила, а другой теребя кружевной воротничок.
— Винсенте? — прошептала она.
— Мама, — тихо проговорил он. Он бросился к ней, перескакивая сразу через три ступеньки. На лестничной площадке у цветного витража она прижала его к своему полному телу мягкими руками, потом слегка отстранила и снова прижала.
— Ах, мой Три-Вэ, мой Винсенте! Ты вырос и стал так похож на моего отца!
Тихий протяжный голос и резкий запах калифорнийской лаванды тут же перенесли его в детство.
— Мама, мама, как славно снова увидеть тебя!
Синие и красные блики падали на них из окна. Он обнимал ее за талию, и они медленно спускались по узким ступенькам.
Внизу ждала Юта, нервно вцепившись руками в свою сатиновую юбку.
Донья Эсперанца вопросительно взглянула на сына.
— Мама, это Юта. Моя жена.
— Жена?! — прошептала донья Эсперанца, инстинктивно вцепившись Три-Вэ в плечо.
— Мы поженились в субботу, — сказал Три-Вэ.
— Юта?
— Да, мэм. Названа в честь штата Юта, — сказала Юта. — Если сейчас неудобно, миссис Ван Влит, я могу прийти потом.
