Воспоминания Брайони о том, что произошло после неистовой бури, были очень смутными, но чувства, которые Рейвенсворт вызвал своим рыцарством, живо запечатлелись в ее памяти. Она никогда не думала найти такое утешение, такую преданность, такое уважение к слабостям других в мужчине вроде Рейвенсворта. В том, что он повел бы себя точно так же с совершенно незнакомым человеком, она не сомневалась ни на секунду. Абсолютная честность заставляла ее признать, что в характере Рейвенсворта было что-то еще, кроме того, что ей было уже известно. В этом мужчине была какая-то загадка. Его поведение по отношению к ней было настолько противоречиво, что его можно было посчитать почти эксцентрическим. Тем не менее уже не один раз у нее был повод быть благодарной за его своевременную помощь, и если он довольно сурово бранил ее за то, что считал ее пренебрежением к условностям, она была готова признать, что у него, с его точки зрения, были на то основания. Брайони не могла не признать, что ни одна квакерская дама, знакомая ей, никогда не завоевывала такой сомнительной известности, какой достигла она, и прекрасно понимала, что в будущем должна вести себя с величайшей осмотрительностью. Как минимум в этом жена обязана своему мужу. Она с нетерпением предвкушала, как займет место хозяйки в Оукдейл-Корте, имении Рейвенсворта в Кенте. Праздная жизнь, которую она была вынуждена терпеть как светская дама, скоро могла закончиться. Небрежно накинув на плечи шаль, она стала спускаться в отдельную гостиную, где, как ей сообщили, завтракал его светлость. Она вспомнила, какую значительную роль играла ее мать, улучшая благосостояние работников и арендаторов в имении ее отца. Самым горячим желанием Брайони было следовать по стопам матери и стать полезной помощницей мужу, который разделит ее любовь к сельской жизни и искреннее желание поддерживать других. Почему ей так не повезло, что она влюбилась в такого пустого щеголя, как Рейвенсворт, Брайони не могла понять. Но потом она увидела и другого Рейвенсворта. Она не могла поверить, что мужчина, который мог дать такое утешение женщине в приступе истерии, может быть плохим.
Брайони нашла преувеличенную заботу изменившегося Рейвенсворта холодной и гнетущей и подумала, не стала ли она ему отвратительна из-за своего трусливого поведения вчера вечером. Когда она поблагодарила его за бескорыстное утешение в ее спальне, она заметила слабую вспышку румянца под его кожей, обычную для Рейвенсворта, когда он начинал злиться.
Брайони пришлось сделать вывод, что он считает ее поведение неприятным и его вывела из себя ее истерическая настойчивость, заставившая его помочь ей раздеться. Последним оскорблением, по мнению Брайони, было то, что он решил дальше ехать верхом, и она осталась одна в карете, когда они продолжили поездку в Оукдейл-Корт. Брайони была гораздо больше подавлена проявлением любезности Рейвенсворта, чем если бы он сделал ей выговор за ее детские страхи. Раненой гордости Брайони не понадобилось много времени, чтобы разжечь воинственный огонь в ее глазах. Так ей и надо за то, что подумала, будто в Рейвенсворте скрыты какие-то хорошие черты характера.
Оукдейл-Корт оказался именно таким, каким Брайони хотела его видеть, – обветшалым, заброшенным и отчаянно нуждающимся в ремонте и обновлении. Сады заросли сорняками, отдельно стоящие постройки угрожали развалиться прямо на глазах. Ничто не могло подойти лучше для ее замыслов новой хозяйки. Ее глаза светились странным жаждущим огнем, когда она думала о задаче, стоящей перед ней. Управление домом и имением было тем, с чем Брайони Лэнгленд была знакома не понаслышке. Генрих VIII не мог обозревать великолепие своего Хэмптон-Корта более восхищенными глазами, чем маркиза Рейвенсворт смотрела на заброшенную груду кирпичей, которая должна была стать ее будущим домом.
Лорд Рейвенсворт все время выступал в роли экскурсовода и был несколько смущен, обнаружив полное запустение имения. Запах гнили, висящий в воздухе, был оскорблением для его носа и язвительным напоминанием о том, что он никогда не подумал потратить и гроша на содержание дома, поскольку посещал старую груду камней очень редко и в основном в компании разгульных приятелей и печально известных дам полусвета. Мысль о прошлых дебошах, происходивших в крошащихся стенах, вызвала у Рейвенсворта смущенный румянец. Наверное, было ошибкой привозить сюда Брайони, подумал он.
Водя Брайони по парадным покоям первого этажа, он настороженно наблюдал за ней. Леди была необычно молчалива, но он не винил ее за это.
– Что вы думаете? – нерешительно спросил он, когда Брайони опустилась на колени, чтобы рассмотреть грязные останки, бывшие когда-то ковром.
– Абиссинский, – ответила она с ноткой сожаления, – но совершенно безнадежный, как ни жаль. Моль, я думаю.
– Я не о ковре. Я о доме. Скорее всего не следовало приезжать сюда. Лучше собрать вещи и вернуться в город, вы не думаете?
Брайони была поражена:
– И оставить усадьбу до полного разорения? Вы же не хотите этого, Рейвенсворт?
Теперь она не вынесет, если он станет чинить препятствия на пути честолюбивых замыслов, которые она уже начала лелеять. Она бросила на него укоризненный взгляд. Его светлость почувствовал, что чем-то невольно расстроил ее, и заговорил успокаивающе.
– Нет, нет! Все будет, как вы захотите, моя дорогая. Если вы не возражаете против неудобств того, что до сих пор было жилищем холостяка. Теперь, когда я становлюсь человеком семейным, естественно, я кое-что изменю здесь.
– Разумеется, – довольно сухо согласилась она, подходя к похожему на пещеру камину, в котором возвышалась такая огромная куча золы, какая могла образоваться только за многие годы жертвоприношений. – Лучше прикажите прислуге вычистить эту золу. Она понадобится мне для сада. Кстати, Рейвенсворт, а где слуги? – Ее изящные брови вопросительно поднялись.
Его светлость странно посмотрел на свою маркизу.
– Где-то в доме должна быть пара уборщиков, – сдержанно ответил он, – и Денби, мой камердинер, скоро приедет из Лондона с остальным нашим багажом.
– Ваш камердинер? О, от него будет много толку, я уверена.
Рейвенсворт напрягся.
– Если бы я предполагал, что дом настолько непригоден для жилья, я бы ни за что не предложил уехать из Бата.
– О, вы и не предлагали, – сказала Брайони то, что его светлость счел намеренной попыткой разозлить его. Он проигнорировал ее замечание.
– Я немедленно найму еще слуг столько, сколько вы считаете нужным, чтобы привести имение в порядок.
– Может быть, мы сможем завербовать армию Веллингтона? – немного резко поинтересовалась Брайони, теперь разглядывая добротную дубовую мебель эпохи короля Якова, покрытую многолетней пылью и сажей. Она протянула указательный палец и написала «Пожалуйста, вычисти меня» на особенно грязном письменном столе. Неестественно молчаливый Рейвенсворт в ярости наблюдал за ней, и она поняла, что ранила его сильнее, чем он мог вынести.