Была и другая правда, которую Касс увидел в глазах Картера и Бака, когда те беседовали с Пьюрити. Ради нее они оба готовы были даже на убийство.
Презирая себя за слабость, которую не мог побороть, Касс окинул взглядом тонкую, гибкую фигуру Пьюрити. Как раз в этот миг девушка вскакивала в седло. Он почувствовал ее внутреннюю силу, когда она направила лошадь к двигавшемуся мерной поступью стаду, увидел отблески солнца на уложенной у нее на затылке косе, когда она обернулась, невольно залюбовался ее тонким профилем. Солнечный зайчик, отраженный блестящей поверхностью ее медальона, ударил ему в глаза, и воспоминания захлестнули его жаркой волной.
Подбородок Пьюрити поднялся выше на дюйм. Ее губы были решительно сжаты. В мыслях Касс прикасался к ним с безудержной страстью.
Стадо устремилось вперед, и он пришпорил коня.
— Куда она пошла?
Стэн нахмурился, ожидая ответа Бака, но тот упорно избегал его взгляда. Пьюрити и остальные погонщики вернулись с дневной работы раньше обычного. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: их молчание объясняется не только усталостью. За столом царила непривычная тишина. Едва отужинав, Пьюрити удалилась, задержавшись, как всегда, в столовой, чтобы поговориш с ним. Что-то тут было не так, однако все вокруг словно прикусили языки. Ему это совсем не нравилось.
Не обращая внимания на Пита, который тут же рядом возился с посудой, Стэн искоса взглянул на Бака:
— Ты слышал вопрос?
— Слышал, но это не значит, что я готов на него ответить.
— Черт побери, Бак…
— Откуда мне знать, куда она ушла? Я же был здесь вместе с тобой!
— Может быть, ты не знаешь, где она сейчас, но должен знать, что ее гложет.
— Ты так думаешь?
— Лучше не пытайся мне лгать. У тебя это плохо получается. — Глаза Стэна сузились. — В чем дело? Она ничего не говорила тебе о том, что именно ее так беспокоит?
Бак молчал.
— Скажи ему правду, Бак! — совсем некстати вмешался Пит.
— Занимайся своим делом! — огрызнулся Бак.
— Это такое же мое дело, как и твое! Если я не работаю на пастбище, то это вовсе не значит, что я не работаю на этом ранчо, как и ты сам!
— Ладно, с меня хватит!
Слова Стэна прервали начавшуюся между мужчинами перепалку.
— Выкладывай, Бак, — не отступал он. — Что тревожит Пьюрити? Я полагаю, что та же причина заставляет Бэрда постоянно дергаться, Тречера — воздерживаться от острот, а Картера — ходить с таким видом, словно он сидит на вулкане, который вот-вот готов взорваться.
— Ты никого не пропустил, а?
— Разумеется. Я еще пока не совсем выжил из ума.
Бак встретил на себе его пристальный взгляд.
— Пьюрити будет недовольна, потому что не хочет лишний раз тебя беспокоить.
— Она дала мне слово, сказала, что не скроет от меня, если у нее возникнут затруднения.
— Девочка уверена в том, что сама сумеет справиться с Томасом.
Какое-то мгновение Стэн молчал, затем заметил:
— А я-то надеялся, что он угомонится.
— И зря. Между ним и Пьюрити словно кошка пробежала.
Стэн пытался ухватиться за спасительную соломинку:
— Вероятно, у них просто не было достаточно времени, чтобы поладить друг с другом.
— Эти двое никогда не смогут друг с другом поладить, поверь мне на слово. Да и все остальные на ранчо прямо-таки не переносят этого парня. Он ни на минуту не оставляет Пьюрити в покое с того самого дня, когда в первый раз отправился вместе с нами на пастбище. Любой из нас скажет, что так больше продолжаться не может.
Стэн насторожился.
— И что он такого сделал?
— Тут дело не столько в том, что он сделал…
Густые брови Стэна сдвинулись.
— Тогда что он ей говорил?
— Да какая разница, что он говорил!
— Но если он ничего не сделал и ничего ей не говорил, тогда…
Глаза Бака были холодными как лед.
— У меня такое чувство, что этот парень точит зуб на Пьюрити и на всех нас и, чтобы дать выход злобе, готов пойти на любую крайность. Я этого не допущу.
Стэну вдруг пришло в голову, что ему еще никогда не приходилось видеть Бака таким с того самого дня, когда доктор объявил, что он никогда больше не сможет ходить. В горле у Стэна пересохло.
— Ладно. Ты видел собственными глазами, что происходит, а я нет. Прошу тебя только об одном: предупреди меня, когда ты захочешь предпринять решительный шаг. Я не желаю, чтобы вся ответственность легла только на твои плечи.
Бак кивнул.
Стэн вдруг ощутил приступ тупой боли в груди. Он невольно повел плечами.
— Не могу удержаться от мысли, что Касс мог бы быть моим сыном.
— Да ты что!
Больше не о чем было говорить.
— Стой спокойно, девочка.
На скотном дворе царил полумрак, рассеиваемый только светом подвешенного на крючке фонаря. Пьюрити провела рукой по трепещущему телу кобылы. От ее внимания не ускользнуло, что после того происшествия бедное животное остаток дня прихрамывало на правую переднюю ногу.
Нахмурившись, когда ее любимица заржала от боли, Пьюрити продолжала осмотр уже более осторожно. Заметив рану, она выругалась себе под нос. Девушка чувствовала себя виноватой. Она вела себя как капризный ребенок, вымещая свою досаду на всех, кто попадался под руку, кроме того человека, которым ее раздражение было вызвано. И теперь кобыла страдает из-за нее.
Опустив ногу животного на пол, Пьюрити протянула руку к стоявшей рядом баночке с мазью. Нанеся мазь на заранее приготовленный клочок ткани, она приложила его к поврежденному месту. Выпрямившись, девушка прошептала с искренним сожалением:
— Прости меня, девочка.
— Знаешь, ты все делаешь не так, — неожиданно раздался за ее спиной голос. Пьюрити резко обернулась.
Широкоплечая фигура Касса перегородила вход в стойло, и девушка невольно отступила на шаг. Для кого-то этот человек был Кассом Томасом, но, когда их взгляды встречались, она видела перед собой Бледнолицего Волка.
Усилием воли Пьюрити заставила свой голос звучать естественно:
— Наверное, ты знаешь лучший способ снять опухоль… так же как и справиться с любым делом, за какое бы я ни бралась.
— От припарки было бы больше пользы.
— Я не умею ставить припарки. — Не в силах скрыть усталости, Пьюрити наконец решилась произнести слова, которые почему-то слишком долго не шли у нее языка: — Я не поблагодарила тебя. Ты спас меня от довольно опасного падения.
— Ты мчалась вперед очертя голову, словно какой-нибудь подросток.
— Знаю. — Она бросила взгляд на лошадь. — Моей кобыле приходится расплачиваться за мои грехи. Я еще долго не смогу об этом забыть.
— Расплачиваться за грехи всегда нелегко.
