В маленькой гостиной с большими креслами, удобными кушетками и шелковыми подушками царил полумрак. Ставни были закрыты, воздух насыщен запахом благовоний и духов. Леди Диана заснула над книгой Мопассана. Проснувшись от шагов, она увидела Сару. Настала минутная пауза. Леди Диана быстро обдумывала создавшееся положение.
Сара была очень богата, а все простительно при богатстве… пресса на стороне Сары… Сара молода и красива и могла скоро выйти замуж… или может быть уже вышла? Ей придется принять ее, иначе она впоследствии могла поплатиться за такую оплошность.
Тогда она поднялась и сказала приветливо:
— Дорогая Сара!
— Дорогая мама! — ответила Сара тем же тоном, и они расцеловались.
— Ты хочешь чаю? — спросила леди Диана.
— Пожалуйста. Могу ли я провести у тебя одну ночь? Я не хотела остановиться в отеле. С моим именем — это неприятно.
Леди Диана подняла брови и пробормотала что-то в ответ.
— Я приехала к тебе, чтобы узнать, не сдала ли ты Клэверинг? — продолжала Сара. — Я хочу поселиться там на некоторое время.
— Нет, я не сдавала Клэверинг. Это весьма удачно.
— Значит, я могу завтра поехать туда.
Подали чай и леди; Диана принялась разливать его.
— Мы не будем вспоминать о прошлом годе. Но свет так жесток. Ты была в Париже?
— Только проездом.
— Может быть это к лучшему, — заметила леди Диана.
Наступило молчание. Сара была рада, когда смогла уйти в свою комнату.
— Твоя прежняя комната, моя дорогая.
Сара вошла в комнату, испытывая печаль и сожаление. Хэкки распаковала вещи и привела все в порядок. На камине стояли старинные китайские канделябры, в углу стояла ее кровать с белым одеялом.
Сара упала на колени около кровати, не в силах больше страдать. Здесь, в этой комнате, где она еще жила ребенком, она хотела отдохнуть, забыть обо всем, что было позади.
* * *
За обедом леди Диана спросила Сару, видала ли она Гиза.
— Да, мельком.
— Вы… не пришли к какому-нибудь решению?
— Нет. Он там пользуется большой известностью, как я слышала.
— Да, в некотором отношении даже слишком большой, — возразила леди Диана. — Я слышала кое-что об его образе жизни, но в свете так любят сплетни.
После обеда леди Диана играла, а Сара слушала музыку, погруженная в свои мысли.
Жизнь будет идти своим чередом, долгая, тоскливая — дни и ночи, месяцы и годы. Безудержная тоска по счастью просыпалась в ней.
Леди Диана играла Шопена, Шуберта и Дебюсси. Легкий ветерок шевелил лепестками цветов на окнах. Издали доносился непрестанный, глухой шум большого города. Музыка умолкла.
Леди Диана обернулась, играя длинной нитью жемчуга, украшавшей ее шею, сделала легкую гримасу и сказала:
— В твоем возрасте ты не можешь жить затворницей в Клэверинге.
Сара молчала. Она предвидела следующий вопрос леди Дианы.
— Разве ты… разве вы не…
— Да, но теперь все кончено, — холодно прервала Сара.
Леди Диана испытывала сильное любопытство. Она хотела узнать все подробности, но боялась, задать лишний вопрос. — Очень жаль. Юлиан очень способный и незаурядный человек, — сказала она со вздохом.
Сара встала. Она боялась, что этот разговор будет бесконечным.
— Я пойду спать, мама.
— Еще очень рано. Я отправлюсь куда-нибудь. У Торнтонов сегодня вечер.
Они стояли друг против друга. Леди Диана прервала молчание.
— Ты очень похудела, моя дорогая, или это только кажется оттого, что ты в черном платье? Где ты купила его? В Париже? Я никогда не ношу черных платьев и не буду носить. Как ты думаешь, я не изменилась?
Она с улыбкой выжидающе глядела на Сару.
— Нет, ты по-прежнему красива.
— Даже если ты говоришь неправду, это очень мило с твоей стороны. Спокойной ночи, моя дорогая.
Они поцеловались.
Когда Сара отправилась наверх в свою комнату, она услышала, как леди Диана приказала дворецкому, чтобы подали автомобиль. Голос ее звучал весело и беззаботно, как всегда.
Сара быстро ушла в свою комнату, разделась в темноте и села у окна, прислушиваясь к шуму лондонских улиц, как она это делала еще в детстве, когда весь мир казался ей волшебным сном, а Лондон сказочным городом, полным неизведанных тайн. Она узнала теперь, что на свете не существовало таинственной сказки, а царила жестокая действительность, что любовь была страданием, а Лондон был большим шумным городом, полным нужды, несправедливости и людского горя. Она зажгла лампу и пыталась читать, но ее попытка оказалась бесплодной. Она не могла сосредоточиться, забыть о своем горе. Завтра она будет в Клэверинге.
Может быть в Клэверинге жизнь не будет такой пустой, и она сможет найти какое-нибудь полезное занятие, которое заполнит пустоту ее дней.
Колин почувствовал несказанное облегчение, когда перестали так часто упоминать о Юлиане Гизе и его отце. Колин не любил вспоминать о последних месяцах. Он старался уверить себя, что старый Гиз был виноват во всем, и его чувство неприязни к старику все возрастало. Колин был вынужден скрывать правду, и у него не хватало мужества, чтобы предпринять решительный шаг и открыто сознаться во всем. Со временем он немного успокоился, но все же не мог простить Доминику Гизу его поступка. Он старался забыть об этой истории, но даже время не принесло ему облегчения. Когда министерство послало его по делам в Тунис, где ему предстояло увидеться с Юлианом, он был крайне недоволен.
Перед отъездом он встретился в клубе с Домиником Гизом. Колин побледнел. Он холодно протянул старику руку, глядя в сторону.
— Вы вернулись? Я не знал, — сказал он.
— Я недавно вернулся из Туниса, — медленно ответил Гиз.
Он выглядел похудевшим и постаревшим, и Колину показалось, что у него какой-то растерянный вид.
— Юлиан здоров? — спросил Колин.
— Да, благодарю вас.
Колин закурил сигару. Пальцы его дрожали.
— Он собирается скоро жениться, неправда ли?
— Я ничего не знаю, — усмехнулся Гиз.
— Но она уехала в Тунис, — возразил Колин удивленно, с неясным подозрением. — Роберт сказал мне об этом.
Гиз ничего не ответил. Колин почувствовал, что ненавидит Гиза всеми фибрами своей души. Его глаза мрачно сверкнули.
— Мне нужно уходить, — коротко заметил он. — Сегодня ночью я уезжаю в Тунис по поручению правительства. Вы хотите передать Юлиану что-нибудь?
С тайным злорадством он увидел, как Гиз побледнел и вздрогнул.
Колин подождал минутку и сказал:
— Ничего? Прощайте!
