глиняная птичка свистулька.
— Воды налей, звучать будет ладней, — крикнул ей из-за забора Кирша.
Зорька сжала птичку в руке и побежала в избу. Налила осторожно в дырочку водицу, дунула. По горнице полилась соловьиная трель, словно весна уже пришла, а на лугах распускались первоцветы. Весна — это значит уже без Данилы. Зорька вздохнула и убрала свистульку в щель печурки[1].
[1] Печурка — углубление в печи, куда клали мелкие вещи для просушки.
Зорька стояла, не шелохнувшись, вжавшись в сваленные грудой разобранные леса. Как ей удалось подкараулить князя Святослава в одиночестве, одному Богу известно. Вон он, князь Юрьевский, ходит вкруг нового собора, рассматривает готовую работу, и никогошеньки вокруг, даже гридней. Сейчас она подбежит к нему, кинется в ноги и будет слезно вымаливать, чтобы никуда каменщика Немку Булгарина не отпускал. Мало ли какие он там обеты давал, ежели сам князь кулаком по столу ударит, да рявкнет: «Тут оставайся!», то надобно будет смириться, и Данила останется, и вины на нем пред матерью не будет. Вот как все просто, и как раньше до этого не додумалась? Зорька набралась решительности, сделала шаг… и тут же снова отступила в тень лесов. Из собора вышел сам грозный князь Георгий, старший брат Святослава. Муж уже не молодой, в летах, голова седая, но крепкий, жилистый, плечи широкие, руки большие, что у каменщиков.
Время было упущено, Зорька с досады поджала губы.
— Постарался на славу, — Георгий провел пальцами по резному столбу притвора. — Не иначе стольный Владимир перещеголять хочешь, — великий князь подмигнул меньшому брату.
— Приглашай, и тебе такое построю, да еще краше, — не кинулся в оправдания Святослав. — Владимир, чай, побогаче Юрьева будет, размахнуться есть на что.
— Да ты у нас нынче на расхват, — Георгий пошел вдоль собора, увлекая за собой и брата. — Говорят, Ярослав уж в Переяславль позвал?
— То так. Артельных туда после Рождества отправлю. По весне начнем.
— А говоришь, приглашай, — с напускной обидой отозвался Георгий. — Твоя-то работа где? Сам рубил или только наказы раздавал?
— Так отгадай, — хитро подмигнул уже Святослав.
Георгий, задрав голову кверху, заскользил взглядом по каменным диковинам.
— Ну, вот эта птица кособока, то, наверно, твоя и есть.
— Почти угадал, — рассмеялся Святослав, — то Димитрий мой рубил.
— Глядишь ты, ладно как, — почесал седую бороду Георгий. — Князей- каменщиков в нашем роду еще не бывало.
— Так и что ж, — равнодушно повел плечами Святослав.
— А то, — старший брат замолчал, разглядывая «Распятие с предстоящими», — вот эта не твоя работа? — указал перстом.
— Угадал, — кивнул Святослав.
— А то, брате мой, — Георгий как маленького потрепал по жестким вихрам Святослава, — молиться за нас, грешных, там будешь, праведный ты наш.
— И я не свят.
— А давай, мы тебя женим, — кинул как бы невзначай давно припасенную фразу Георгий. — Есть одна ладушка на примете, дочь князя…
— Не нужно мне, — грубовато оборвал Святослав.
Георгий нахмурил косматые брови. Святослав отвел глаза, рассматривая стебель каменного цветка.
— Так не нужно было отпускать, зачем жену отпустил? Топнул бы ногой да при себе оставил, смирилась бы.
— У каждого выбор должен быть. Бог на то и посылает на землю душу, чтоб она сама выбрала, чего ей желается, и уж сама потом за все содеянное отвечала.
— Глупость мелешь. Не свободой, а испытаниями душа проверяется.
— Димитрий к ней ездил, все у нее хорошо. Шитье свое златое ему показывала, по саду водила.
— У нее-то хорошо, а у тебя? Как хочешь, в следующее лето сватов будем засылать. Я так велю, негоже князю в холостых ходить, не добро это. Сам про-то ведаешь. А Евдокия умерла, слышишь, для жизни этой умерла.
— Кто знает, что будет следующим летом, у булгаров-то вон какая беда стряслась.
— Мы не буглары, отобьемся, — резковато отозвался Георгий.
— Каменные твердыни надобно возводить, — снова погладил камень Святослав, — лес — нетвердая защита, за камнем никакой враг не страшен.
— Силен сказы баять, — фыркнул Георгий, — камень ему подавай. Где камня столько набраться, да людей? Даже великому Ярославу, что всеми землями владел, то не под силу было. Не в горах живем. Ладно, пошли, там вон потеха затевается. Поглядим.
И Георгий побрел широким шагом к теремной площади.
— А он постарел, — прошептал Святослав, — стать уж не та, крепости былой нет. Не болеет ли? Да разве ж признается.
Меньшой брат поспешил догнать старшего, а Зорька так и стояла в своем укрытии. Святослав не станет удерживать Данилу, он никого не держит. Прав был гридень Борята.
— Что, так и не решилась? — внезапно рядом показался и сам княжий гридень.
Зорька только отрицательно замотала головой.
— А я все ждал — подойдешь, не подойдешь, — усмехнулся он в бороду. — Ну, чего нос повесила. Пошли и мы на потеху смотреть, как дружинники друг дружке носы станут расквашивать.
Зорька побрела за Борятой, погруженная в свои печальные думы.
На площади действительно затевалась потеха. Народ ожидал боев. Дружинники разминались, потряхивая плечами, собираясь показать молодецкую удаль. Приглашенные по случаю в детинец в сторонке стояли и артельные с семьями. Вон Бакун в лучших одеждах, чуть поодаль Данила. Зорька пробралась к нему и встала по левую руку. Тот вместо приветствия просто погладил ее по плечу. «Не смогла я, Данилушка, с тебя обет снять», — про себя виновато проговорила Зорька.
Между тем бойцы стали сходиться. Обхватывая друг друга словно для дружеских объятий, они пытались повалить противника на землю. Зеваки одобрительно свистели, что-то выкрикивали. Зорьке то было не интересно, она с удовольствием побрела бы домой возиться с цыплятами, но Данила не уходил, и она стояла.
— Сейчас я вон тому, самому здоровому, наваляю, — это внаглую протиснувшись между Данилой и Зорькой, объявил Кирша и ринулся в круг.
Он хоть и был на вид силен, а все ж еще по-юношески тонок, напоминая молодое деревце, что в строю таких же братьев-деревьев крепко стоит, а вот выстави его в чистом поле и еще не известно, устоит ли против злого ветра. В качестве такого урагана Кирша выбрал большого пузатого дядьку из дружины князя Георгия. Подошел к нему, легонько ударяя в плечо. «Совсем безголовый!» — возмутилась Зорька. Киршу ей было жаль, все ж она к нему привыкла. Пузатый дядька расхохотался, но все ж пошел бороться. Не в обхват, тут вопрос был бы решенный, заскользили по кругу, пытаясь бросить друг дружку на лопатки. Кирша был ловок и какое-то время умело уворачивался и прыгал гибким котом вкруг здоровяка, или тот просто дозволял тщедушному сопернику до поры до времени над
