– Моя мать сказала бы тебе, что это – твоя первая обязанность как герцогини и моей жены, и тебе следует трудиться, пока она не будет выполнена.
Он улыбнулся, но она не смотрела на него. Он все еще думал, что Джордж смог бы стать достойным герцогом Бриджуотерским, к тому же у него уже были здоровые сыновья. Ему хотелось бы иметь детей от Стефани, потому что ему нужна была семья. Его мечта начинала сбываться, хотя, без сомнения, это была мечта с большой примесью реальности. Она не любила его.
– Да, – сказала она. – И я приступлю к другим обязанностям как только мы приедем, Алистер. Ты не должен бояться, что я не справлюсь с задачей. Я стану достойной хозяйкой твоего дома. Я навещу всех арендаторов и работников. А когда ты представишь меня твоим соседям, я приму их и сама нанесу визиты, как это принято. Я уверена, что ты не будешь мной недоволен.
Он поднес ее руку к губам и задержал ее на несколько мгновений.
– Я не недоволен, – сказал он. – Я полностью уверен, что ты прекрасно справишься.
– Твоя мать упоминала о летнем празднике, – продолжила она, – с играми и развлечениями в деревне и парке. И с танцами вечером. Она описала мне круг моих обязанностей. С нетерпением жду, когда смогу приступить к подготовке.
Он старался каждый год приезжать домой на праздник. Он никогда не мог до конца насладиться им, поскольку праздник устраивался для простого люда, а он больше не мог смешиваться с толпой, как делал это, когда был ребенком. Он был герцогом уже больше десяти лет. Он слишком далеко стоял от этих людей по социальной лестнице, хотя любил их и верил, что они по-своему любят его.
Да, когда он был мальчишкой, все было по-другому. Хотя школа выбила из него почти все бунтарские наклонности, и он научился быть сыном своего отца даже на каникулах, все же было несколько моментов свободы. Как тогда, во время одного из таких праздников, когда он, семнадцатилетний юноша, утратил девственность. Он забрался на сеновал – он до сих пор не был уверен в том, кто кого завлек – с веселой вдовой на восемь лет старше него и вылез три или четыре часа спустя с девственностью, уничтоженной несколько раз, если такое возможно. Он раздувался от гордости, воображая себя чертовски умелым мужиком, хотя воспоминания о его четырех отчаянных попытках, предпринятых на протяжении тех часов, вызывали теперь у него улыбку.
– Праздник будет очень веселым, Стефани, – сказал он.
– Конечно. – Она повернула лицо и улыбнулась. – Я постараюсь, чтобы всем было весело, Алистер. Я начну все планировать, как только мы приедем, учитывая, конечно, все многочисленные традиции, которым я должна следовать. Ты можешь ни о чем не волноваться. Я все распланирую сама. Ты увидишь, что у тебя прекрасная герцогиня.
Он почти ничего не услышал. Улыбка Стефани ослепила его. Он наклонился к жене и коснулся ее губ. Она была новобрачной два дня и одну ночь, думал он, а они весь день просидели рядом друг с другом как вежливые незнакомцы. Он засыпал ее вопросами, а она жизнерадостно говорила о долге. О том, что понесет от него сына, словно это было всего лишь еще одним долгом, выполнения которого от нее ожидают.
Он зажал в ладонях ее лицо и посмотрел ей в глаза. Она продолжала сидеть прямо, сложив руки на коленях. Она безмятежно улыбалась ему. Она была его покорной герцогиней. Она платила долг, который, как ей казалось, никогда не будет заплачен до конца.
– Как ты относишься ко мне? – спросил он.
Ее глаза расширились.
– Алистер, – сказала она, – ты мой муж.
Как будто это был ответ.
– Что ты хочешь, чтобы я сказала? – спросила она, когда увидела, что он пытается встретиться с ней взглядом. – Я выучила за последний месяц все, чего от меня ожидают как от герцогини. Но я поняла, что кое-что было пропущено. Никто не сказал мне, как доставить удовольствие лично тебе, кроме нескольких самых общих вопросов. – На этот раз она вспыхнула ярче. Ей было сказано, что она должна вести себя покорно и пассивно, думал он, особенно – в постели. – Мне хочется сделать тебе приятно, Алистер. Скажи мне как. Я обязана тебе всем.
– Может быть, – ответил он, – у меня всего одна просьба, Стефани. Чтобы ты перестала так считать. Это не правда. Ты ничем мне не обязана. – Эти слова прозвучали на месяц позже, чем следовало.
– У меня было денег на один ломтик хлеба, – сказала она. – Во время той ночи, которую мне пришлось провести на дороге, у меня чуть не похитили все – даже мое целомудрие. Я не настолько наивна, чтобы не понимать, что грабители отняли бы и это, прежде чем исчезнуть с моей куда менее ценной собственностью. И меня ждали еще ночи, подобные той. В той одежде, в какой я была, когда ты впервые увидел меня, мне бы не удалось этого избежать. Я видела, как все смотрят на меня – все, кроме тебя. Ты один отнесся ко мне с добротой и уважением. И ты довез меня прямо до дома, чтобы снова не подвергать меня опасности. Хотя ты знал, что, делая это, ты приносишь в жертву собственную свободу. Я обязана тебе жизнью и, что так же важно, своим целомудрием. И ты спрашиваешь, как я к тебе отношусь?
– Нет, – сказал он и снова откинулся назад на сидении, чтобы не видеть ее лица. Он глубоко вздохнул. – Так не пойдет.
– Я все пыталась и пыталась, – сказала она, и ее голос прозвучал так жалобно. – Я не доставила тебе удовольствия, да? Но я не знаю как, Алистер. Может, сегодня ночью у меня получится лучше. Скажи мне, как сделать тебе приятно. Доставлять тебе удовольствие – единственное, чего я желаю всем сердцем.
– Стефани, – сказал он, – я отнесся к тебе в тот день с не большим уважением, чем все остальные. Я видел только безвкусный плащ и отвратительную шляпку, и ничего больше. И я не слышал ничего больше. Я думал, что ты в лучшем случае актриса, а в худшем – проститутка. Может быть, и то, и другое. Не стану говорить, что с самого начала хотел овладеть тобой. Я взял тебя с собой потому, что нагромождения лжи, которой, как я считал, ты меня потчевала, очень меня развлекали, и мне захотелось увидеть твое смущение, когда я загоню тебя в угол и разоблачу. В ту первую ночь я подумал, что ты дразнишь меня, и со скуки решил включиться в твою игру. Но еще до того, как мы доехали до Гэмпшира и Синдон-Парка, я твердо решил сделать тебя своей любовницей – после того, как привезу тебя в имение и посмотрю, как ты будешь выкручиваться. Я сам загнал себя в ловушку. А теперь скажи мне, насколько ты мне обязана. Скажи, что доставлять мне удовольствие – твое единственное желание.
Он думал, что никогда не скажет ей этого. Сначала он убедил себя – не вполне искренне, – что признание только унизит ее. Но он увидел, что молчание дало худшие результаты.
