Он думал, что никогда не скажет ей этого. Сначала он убедил себя – не вполне искренне, – что признание только унизит ее. Но он увидел, что молчание дало худшие результаты.
Она попала в ловушку и только больше страдала из-за долга, который, как думала, никогда не сможет вернуть. Он, наконец, освободил ее. Слишком поздно? Как она поступит? Но он не жалел, что сказал правду.
Он повернул голову и посмотрел на нее, пока она молчала. Ее тело было напряжено. Ее руки, все еще лежавшие на коленях, побледнели. С лица исчезли все краски. Глаза были закрыты.
– Было бы глупо, – сказал он, – просить у тебя сейчас прощения. Но именно я и должен за все расплачиваться, Стефани. У тебя был небольшой выбор, но я отнял даже то немногое, что ты имела.
– Ты не верил ничему, что я говорила? – почти прошептала она.
– Нет, – ответил он. – Яркая бабочка стоит на краю пустынной дороги и заявляет, что она идет в Гэмпшир, чтобы получить наследство. Мне стало любопытно.
– И той ночью служанка не перепутала комнаты, верно? – продолжила она. – Все было правильно. Я должна была спать с тобой.
– Да, – сказал он.
– Я должна была разделить с тобой постель, – сказала она. – Ты собирался сделать то, что делал прошлой ночью.
– Да, – ответил он.
Он услышал, как она вздохнула и задержала дыхание. Воздух чуть слышно вырвался из ее рта.
– Тогда почему не сделал? – спросила она. – Второй раз за две ночи. Я дважды избежала этого. Почему ты оставил меня?
– По той же причине, которую упомянул совсем недавно, – сказал он. – Я думал, ты решила меня перехитрить, и решил сам посмеяться над тобой.
– Не потому, что я просто сказала «нет»? – спросила она. Ее голос звучал так тихо, что он едва его слышал.
Он задумался на мгновение.
– Да, – сказал он, – и по этой причине тоже. Я никогда не стал бы принуждать женщину, которая сказала «нет».
– Твоя жена считается женщиной? – спросила она.
О Боже. Так он и думал.
– Да, – произнес он наконец так же тихо, как и она. – И ты скажешь сегодня «нет»? И завтра?
Она молчала так долго, что он подумал – она никогда больше не заговорит с ним. Но она заговорила.
– Наверное, – сказала она, – мне нужно быть благодарной за ту шляпку и плащ. Если бы я была одета как всегда в серое – серое, как мое имя, – ты не удостоил бы меня и взглядом. Ты бы не остановился, чтобы подобрать меня. Я бы голодала, а может, и умерла. Надо мной бы надругались. Твое заблуждение спасло меня. – Горечь ясно звучала в ее голосе. – Но несмотря на это, я больше не чувствую себя обязанной тебе. Думаю, что когда окончательно успокоюсь, то это станет настоящим облегчением. Почему ты мне все рассказал? Ты мог бы хранить эту тайну до конца жизни. Я ничего бы не заподозрила. Я охотно оставалась бы твоей рабыней до конца своих дней.
Когда он заговорил, в его голосе тоже прозвучала горечь, хотя он знал, что для этого нет никакой причины.
– Наверное, мне не нужна рабыня, – сказал он. – Наверное, мне нужна жена.
– Она у тебя есть, – ответила она. – Если помнишь, я вышла за тебя замуж вчера. Прошлой ночью мы делили постель. Я так старалась доставить тебе удовольствие, я думала, ты – бог. Лучше бы я потратила время на то, чтобы доставить удовольствие себе.
– Отослав меня? – спросил он. – Сказав «нет»?
– Нет, – сказала она и резко засмеялась. – Нет, не этим.
Они уже должны были быть неподалеку от гостиницы, где проведут эту ночь. Он посмотрел из окна на знакомый пейзаж. Он проезжал по этой дороге тысячу раз. Несколько минут они молчали. Он удивился тому, что ощущает странный покой. И с горькой улыбкой он понял, что это потому, что между ними впервые возникли отношения. Мучительные отношения, наверное, – нет, наверняка. Но настоящие отношения. Это лучше чем то, что было раньше.
Он скорее готов жить без нее, чем иметь ее своей рабыней. Это была удивительная и печальная мысль.
– Мы скоро будем в гостинице, – сказал он. – Я заказал несколько комнат. У тебя будет своя спальня. Тебе ни в коем случае не придется делить ее со мной. И если ты скажешь «нет», мне не придется ночевать на чердаке.
Она ничего не сказала. Она сидела еще ровнее, чем раньше. И она была напряжена.
– Могу ли я прийти к тебе сегодня ночью? – спросил он.
– Нет, – сказала она, поколебавшись. – Не сегодня, Алистер. Может быть, и не завтра. Я не знаю. Мне нужно время.
Он кивнул.
– Завтра я снова спрошу, – сказал он.
Карета повернула в широкий двор гостиницы «Бык и рог», и слуги вместе с возницами уставились на знакомую карету.
Было облегчением оказаться в Уайтвик – Холле, главной резиденции герцога Бриджуотера в Глочестершире. Если бы они появились здесь в это же время вчера, думала Стефани, и этого разговора не произошло, она бы не испытывала такого облегчения. Если бы месяц назад она не попала в Синдон-Парк и не привыкла к его размерам и величественному внешнему виду, ее бы до смерти напугал Уайтвик с его массивными каменными столбами и коваными железными воротами, двумя сторожками с каждой стороны ворот, больше похожими на небольшие особняки, его бесконечной подъездной аллеей, усаженной дубами, с его мостом в три арки над речкой, с его рощицами, цветочными клумбами и просторными лужайками, спускающимися к дому, сложенному из каменных блоков.
Ее бы испугал вид грумов в ливреях, выстроившихся на террасе – их было намного больше, чем требуется, чтобы встретить карету, запряженную четырьмя лошадьми, величественные фигуры дворецкого и экономки, одетых в черное, которые застыли на мраморных ступенях лестницы, ведущей к парадному входу. Она бы оробела при виде огромного бального зала и застывших слуг, выстроившихся в два ряда в ожидании осмотра.
Но она не испытывала страха – только облегчение. Облегчение от того, что можно скрыться от мучительного молчаливого присутствия мужа. Не совсем, конечно. Он бесшумно шагал по правую сторону от нее, представив ей сначала старшего конюха, который помог ей выйти из кареты, а затем – дворецкого и экономку. Он следовал за ней вдоль ряда слуг, иногда обращаясь к кому-нибудь из них, в то время как у нее находились улыбка и ласковое слово для каждого.
Они почти не разговаривали весь день. После того как она убедила его, да, она спала очень хорошо, спасибо, – хотя не спала вовсе – и что, да, на небе несколько облачно, но нет, не похоже, что будет дождь, за завтраком больше не было произнесено ни слова. В течение дня, пока они ехали в карете, он несколько раз пытался вовлечь ее в разговор, но ее односложные ответы не вдохновили на дальнейшие попытки.
Не то чтобы она была молчалива. У нее скорее был ошеломленный вид. Вся жизнь, которую она знала и та новая, в которую она с таким трудом вступила, – все разрушилось. Она больше не понимала, кто она, к какому миру принадлежит.
