Точно так же было и с Джессикой. Когда она находилась рядом, то слепила глаза, так что он не мог видеть ничего вокруг. А когда нет… ему стоило всего лишь закрыть глаза — и она стояла перед ним улыбаясь среди поля одуванчиков.
Вожделение было Марку не в новинку. Оно даже не было его врагом. Это чувство напоминало скорее назойливого странствующего торговца, который всегда появляется не вовремя и начинает громко колотить в дверь, требуя, чтобы ему открыли. В такой ситуации могло быть только два выхода. Нужно было заткнуть уши и тихо надеяться, что нежданный гость уберется восвояси. Или, если сделать этого не удалось, впустить его и попытаться отделаться незначительной тратой. Откупиться, получить что-то ненужное и совсем не то, чего тебе хотелось бы на самом деле, просто чтобы тебя оставили в покое.
После событий дня и вечера желание не оставило Марка. Оно словно укоренилось глубоко внутри и не давало ему покоя постоянной пульсацией во всем теле.
Сквозь открытое окно в комнату ворвался свежий вечерний ветерок, но даже это прохладное дуновение не смогло остудить его похоть. Он хотел Джессику так, как никого и никогда. И был только один способ успокоить разбушевавшуюся плоть.
То, что он собирался сделать, тоже считалось грехом. Поморщившись, Марк развязал галстук и бросил его на кровать. Он знал, что поступает нехорошо. Но это был типичный случай с котятами. Лучше совершить меньший грех сейчас и сбросить напряжение, чем потерять голову в следующий раз, когда он увидит Джессику. А они обязательно увидятся еще раз. И еще раз. И еще.
Солнце лишало его зрения, но Марк мог проделать все даже с закрытыми глазами — все равно он видел совсем другую картину. Не глядя, он стащил с себя рубашку и расстегнул пуговицы на брюках.
В его воображении была она, Джессика. Шпильки выскальзывали из ее волос, и черные кудри рассыпались по мраморно-белым плечам. И она была одета не в темно-красное платье, как в тот момент, когда они сидели рядом на диване, а в тончайшую полупрозрачную черную сорочку, краешек которой он сумел разглядеть. Сорочка подчеркивала волшебные изгибы ее тела.
Когда его брюки упали на пол, он представил себе, как снимает юбку с Джессики. Как приподнимает подол и открывает щиколотки — о, однажды он уже видел их! — и другие сокровища, которые еще не успел лицезреть. Стройные икры. Упругие бедра. Теперь он уже не мог сдерживать свое вожделение, оно поднялось до предела и готово было выплеснуться через край. Его кожа горела.
Он взялся одной рукой за резной деревянный столбик, поддерживающий балдахин над кроватью. Другой…
Это был акт физического удовлетворения. Это был грех — не такой вопиющий, как совокупление с женщиной, но тем не менее грех. Но когда его ладонь обхватила напряженное орудие, он даже не вспомнил об этом. Он сжал пальцы сильнее и подумал о пьянящем и сладком вкусе ее губ, о нежности ее рта… она была идеальной женщиной, словно созданной для него, несмотря на все доводы рассудка.
Он чувствовал не уверенные движения своей руки, а прикосновение ее прохладных пальцев. Ее тело было здесь, рядом с ним, под ним, на нем; ее волосы, словно облако черного шелка, струились по его груди. Он подался вперед, как будто и в самом деле искал ее губы.
От этих резких коротких толчков по всему его телу расходились волны наслаждения. С каждым движением он становился все тверже; чувствуя, что завершение уже близко, он открыл глаза и посмотрел в окно, на солнце, которое почти закатилось. Но даже так он продолжал видеть ее, и только ее.
Каждый его мускул был напряжен в ожидании взрыва. Уже совсем на грани он снова закрыл глаза, и на него обрушился целый шквал видений. Ее лицо. Ее губы. Ее плечи. Ее гибкая фигура. И в самом конце, как завершающий аккорд — Джессика, полностью одетая, на самом краю скалы в Фрайарз-Авен. Ее юбки трепещут на ветру, облепляют ноги, и она смотрит вперед, на объятую туманом долину.
Разрядка была мощной и оглушительной, и на несколько секунд он словно перенесся в другой мир. Это было то, чего так жаждало его тело, — освобождение. Давно сдерживаемое желание вспыхнуло и выгорело мгновенно, словно сухое дерево, объятое огнем. Он негромко застонал и содрогнулся в последний раз. Затем открыл глаза, пытаясь перевести дыхание.
Вожделение схлынуло; от него осталось только учащенное сердцебиение и чувство легкости в теле.
В комнате быстро темнело. Небо было уже темно-синим. Марк сделал глубокий вздох и осмелился наконец отпустить столбик кровати. Он прошел к умывальнику с тазом, который стоял в другом конце комнаты. Вода показалась ему особенно холодной, а полотенце грубым, но это было даже хорошо. Он вымыл руки и обтер все тело. Солнце совсем скрылось за холмом, обведя его контур темно-красным.
Теперь, когда похоть больше не мучила его, Марк подумал, что его сознание должно проясниться. Но мысли в голове путались еще больше. Он был один, совсем один в темноте.
И все было плохо.
Слепящее солнце желания закатилось, жар спал, и он ожидал, что ему станет легче. Но на потемневшем небе появились звезды — тысячи, сотни тысяч маленьких серебристых точек, настоящее воплощение мелких раздражающих уколов, терзавших его душу. Это было уже не вожделение, а тоска по ней, ненасытный голод. Все его существо словно молило о ней.
Он добрался до кровати и рухнул в нее. Уже засыпая, опять подумал о Джессике, о том, как было бы прекрасно прижать ее сейчас к себе, поцеловать, приласкать. Не для того, чтобы заняться с ней любовью. А просто… ради чувства близости. Эту жажду невозможно было утолить при помощи своей собственной руки.
Марк открыл глаза и попытался дышать как можно глубже и ровнее. С каждым выдохом он изгонял из себя ее образ. Он рисовал в воображении все самое холодное и неприятное, что только можно было представить, — мрачные темные пещеры под водой, зимние бури, когда трудно отличить небо от земли. Где-то за окном монотонно пел сверчок, и он попробовал сосредоточиться на этом звуке. Перед его глазами была темнота — абсолютная, чернильная тьма, царство теней.
Его ум как будто прояснился, но где-то глубоко внутри он все равно чувствовал подземные толчки. Это была его тяга к ней.
Миссис Фарли — Джессика — была женщиной, неудобной во всех отношениях. Она слишком волновала его. Она не была скромной. Она даже не была респектабельной.
И несмотря ни на что… Марк вздохнул еще глубже и наконец признал правду, от которой он так давно и так безуспешно прятался.
Он был не в силах устоять перед ней.
— Полагаю, для меня снова ничего нет? — спросила Джессика.
