— О, какое счастье! Король… король посмотрел на меня! — воскликнул один Из придворных, задыхаясь от радости.
— Ну уж нет! Это на меня посмотрел король! Я это видел собственными глазами!
— Тысяча извинений, тысяча извинений! — стал яростно возражать первый. — Нет, нет и нет! Король смотрел только на меня!
Вельможи удалились вслед за всем стадом, а озадаченная Батистина широко открыла глаза.
— Видно, они совсем идиоты! Что им даст, посмотрел на одного из них король или нет? — воскликнула Батистина.
— Тсс! Мадемуазель, один-единственный взгляд его величества может изменить жизнь принца, не то что простого придворного! — зашептал пришедший в ужас от смелости безрассудной девчонки Ришелье.
Надо было быть очень собранной, чтобы не поскользнуться на сверкающем паркете. Батистина прекрасно отдавала себе отчет в том, что у нее нет необходимой сноровки. Она выворачивала себе ноги, изо всех сил стараясь не упасть. Тяжелое придворное платье, на которое пошло не менее двадцати трех локтей парчи цвета слоновой кости, жало под мышками и мешало двигаться.
«О-ля-ля! Это, видно, никогда не кончится!» — думала она, проходя из одной гостиной в другую и едва поспевая за всеми.
— Ах, какая неловкая! Ветреная девчонка! Маленькая дурочка! — воскликнула какая-то разгневанная дама, глядя с ненавистью на Батистину.
Девушка замерла на месте от смущения и страха. Дело было в том, что, войдя в гостиную, она по неосторожности наступила на длинный шлейф платья дамы, шедшей впереди. Батистина тотчас же узнала в ней рыжую герцогиню, которая так презрительно скользнула по ней взглядом в Компьене.
— Простите меня великодушно, сударыня, я вас не заметила! — сказала Батистина (как она считала, очень вежливо).
— Какая дерзость! Она меня не видела! Можно подумать, что меня здесь вовсе не было! Если вы не умеете вести себя должным образом, мадемуазель, то не являйтесь ко двору! Но вам, несомненно, нравится привлекать к себе внимание! — ехидно рассмеялась герцогиня.
— Нет, мне это совсем не нравится! — возмутилась Батистина и продолжала в порыве гнева; — В любом случае, я не собираюсь больше извиняться!
На них уже стали обращать внимание. Флорис, державшийся позади Батистины, выступил вперед и заявил, низко кланяясь:
— Мадемуазель де Вильнев — моя… кузина, я ее сопровождаю, сударыня, и я прошу вас проявить снисхождение к этой неопытной девушке…
Герцогиня отвернулась от Батистины и беззастенчиво уставилась на кавалера, который был выше нее на целую голову. Она подумала, что никогда прежде не видела этого молодца, более походившего на пирата со своим шрамом на щеке и загорелым лицом, чем на придворного дамского угодника.
— Я — герцогиня де Грамон, сударь, и вы, наверное, единственный, кто этого не знает! — высокомерно заметила она.
— Ах, сударыня! Я первый прихожу из-за этого в отчаяние! Я так долго отсутствовал! Страсть к приключениям увела меня так далеко! — ответил Флорис с любезной улыбкой.
— Ах, вот как? Вообще-то, я обожаю рассказы о путешествиях, дальних странах… Вы должны мне поведать о своих странствиях… господин?.. — со слащавой улыбкой спросила герцогиня, хлопая ресницами.
— Шевалье Флорис де Вильнев-Карамей к вашим услугам, сударыня!
— Вашу руку, шевалье! Я хотела бы поговорить с вами… — прошептала герцогиня, кокетливо играя веером.
Флорис поклонился. Это маленькое приключение забавляло его. Он знал, с какой легкостью красивые светские дамы увлекались мужчинами, отдавались им и тотчас же забывали о своем падении. Поэтому он и сам тут же забывал о своих победах.
— Ну уж это слишком! Он ушел с этой рыжей дурой! Ох! Я его ненавижу! Ненавижу! — ворчала себе под нос Батистина, следуя за Ришелье.
Они вошли в огромную парадную гостиную, где уже ожидали представления ко двору шесть молоденьких девушек, время от времени обменивавшихся короткими нервными смешками.
— Мое милое дитя, я — герцогиня д’Арманьяк, и именно я буду иметь честь представлять вас его величеству, а затем и ее величеству. Вы хорошо умеете делать все виды реверансов? — обратилась к Батистине дама весьма почтенного возраста.
— Да, сударыня, меня этому учили в пансионе! — ответила девушка. Внезапно она почувствовала, что она ни жива ни мертва от страха.
«О да она прехорошенькая!» — подумала про себя герцогиня.
Батистина испуганно оглянулась, ища взглядом Адриана. Он ободряюще кивнул ей головой и исчез в толпе как раз в ту минуту, когда чей-то зычный голос провозгласил:
— Мадемуазель де Вильнев-Карамей!
— Вперед! Пришел наш черед! — шепнула герцогиня д’Арманьяк. — Скользите по полу, не спотыкайтесь, не сгибайте колени, держите голову прямо, но скромно, не задирайте нос! Не смотрите себе под ноги, но и не витайте в облаках! Не выпячивайте грудь, но и не сутультесь! — продолжала наставлять герцогиня свою подопечную.
Батистина, ошеломленная всеми этими противоречивыми указаниями, уже была готова отступить назад и спасаться бегством.
— Ваше величество, позвольте вам представить мадемуазель Батистину де Вильнев-Карамей, — отчетливо произнесла герцогиня д’Арманьяк, приближаясь к королю, который стоял в своей излюбленной позе, прислонясь к камину. Несколько придворных образовали полукруг около августейшей персоны, а другие, менее привилегированные, остались в коридоре и сейчас поднимались на цыпочки, чтобы лучше видеть все происходящее через широко открытые двери. Чрезвычайно взволнованная Батистина искала во взгляде короля утешения и ободрения, но он оставался по-прежнему равнодушен, холоден и неподвижен, а его карие глаза, казалось, даже не смотрели на нее.
Дрожа всем телом, Батистина стянула перчатку с руки и сделала, как и предписывал этикет, три реверанса: один — у дверей, один — посреди гостиной, а третий — у ног короля. Теперь ей предстояло еще раз присесть, грациозно подняться, а затем пасть к ногам короля. Но Батистина не рассчитала и оказалась слишком близко к Людовику. Король и бровью не повел. Он протянул руку, чтобы поднять Батистину, как того требовал этикет.
— Представители рода де Вильнев-Карамей всегда верно и преданно служили нашей семье, мадемуазель, — громко, на всю гостиную, пророкотал король.
— В этом заключается и мое самое страстное желание, ваше величество! — ответила Батистина, к которой вдруг вернулось все ее самообладание и даже дерзость.
— Тогда, будь так любезна, мое сердечко, сойди с моей ноги, а то ты мне ее отдавила! — еле слышно прошептал король, чтобы только Батистина могла расслышать его слова.
