– Идемте обедать?
Стоило взглянуть на лицо Оливии, когда она хлебнула пива в трактире «Свинья и свисток». Глаза ее наполнились слезами, губы скривились от отвращения, она часто заморгала и, проглотив ужасное пойло, облегченно перевела дыхание.
– Вы могли его выплюнуть, – заметил Роуленд, отпивая глоток эля. Горьковатый темный напиток прекрасно утолял жажду в жаркий день. В этот послеполуденный час в маленьком садике позади трактира не было никого, кроме них двоих. В тени деревьев стояло лишь несколько столов и скамей из грубо обтесанных бревен, обычно здесь собиралась горсточка завсегдатаев из ближайшей деревни да изредка останавливались случайные путешественники.
– Я никогда раньше не пробовала эль. – Оливия боязливо отодвинула кружку, словно опасаясь, что напиток вырвется на волю и без спросу вольется ей в горло. – Не думаю, что мне когда-нибудь захочется выпить его снова.
Роуленд рассмеялся, поднося к губам кружку.
– Наверное, это и к лучшему. Мне бы не хотелось, чтобы ваш отец решил, будто я вас развращаю.
Оливия изумленно округлила глаза, щеки ее вспыхнули от смущения. Роуленду нравилось видеть, как она краснеет. Румянец выдавал ее неискушенность в искусстве флирта, как бы она ни старалась прикрыться маской опытной кокетки. Застенчивость придавала Оливии особое очарование. Роуленд в который раз с сожалением подумал, что ему будет не хватать этих милых, невинных уловок, когда Оливия отошлет его прочь, расторгнув помолвку.
Старый Томас, владевший трактиром «Свинья и свисток», сколько Роуленд себя помнил, поставил на стол большое блюдо с той же немудреной закуской, которую обычно подавал деревенским жителям: яблоками, острым сыром и свежеиспеченным хлебом.
Роуленд потянулся за яблоком.
– Томас, вы не могли бы принести леди Оливии сидра, если вам не трудно?
Ливи виновато улыбнулась старику. Тот кивнул, вытирая руки о передник:
– Конечно, мастер Роуленд.
В глазах Оливии плясали искорки смеха. Ей показалось забавным, что трактирщик обращается к Девиру словно к мальчишке, который еще бегает в коротких штанишках. Старый Томас скрылся за дверью трактира, и Роуленд укоризненно поцокал языком, качая головой.
– Лучше не начинайте, – предупредил он.
– Ко мне всегда обращались «леди Оливия», так зовут и теперь, однако некоторые слуги и арендаторы в Холиншеде по-прежнему держатся со мной покровительственно, будто я все еще пятилетняя девочка.
Прежде чем Роуленд успел ответить, появился Томас с запотевшей глиняной кружкой. Поставив ее перед Оливией, старик выжидательно замер.
– Это грушевый сидр, миледи, очень сладкий и холодный, только что из погреба.
– Благодарю вас, грушевый – мой любимый. – Взяв в руки грубую глиняную кружку, Оливия отпила глоток.
Лицо Томаса так и просияло от удовольствия. Роуленд надкусил яблоко, брызнувшее сладким соком. Он готов был поспорить на полтысячи фунтов, что Оливия и сидра никогда прежде не пробовала, но женщине, привыкшей к сладким винам, оршадам и пуншам, этот напиток подходил больше, чем эль.
– Кофе? – спросил он, когда Томас отошел от стола.
– Кофе? – Оливия вскинула голову, недоуменно глядя на Роуленда.
– Да, кофе. Вы любите его? А может, предпочитаете пить по утрам шоколад или чай?
– Шоколад и кекс с имбирным вареньем.
– Однако утром вы пили чай с поджаренным хлебом.
Оливия отхлебнула еще сидра.
– Вежливый человек довольствуется тем, что предложили, не требуя другого.
– Полностью с вами согласен.
Вздернув бровь, Оливия с вызовом посмотрела на Роуленда.
– Мне странно это слышать. Достаточно вспомнить ваше поведение с тех пор, как мы заключили соглашение.
Роуленд пододвинул блюдо ближе к ней, и Оливия начала есть.
– Я целиком в вашем распоряжении, миледи. В любое время дня и ночи вам довольно лишь щелкнуть пальцами, и я, как верный пес, немедленно примчусь, чтобы исполнить малейшую вашу прихоть.
– На пса вы не похожи. – Оливия задумчиво отправила в рот кусочек хлеба с сыром. – Собаки привыкли повиноваться. Они послушны по своей природе. Вы же своевольны, только и ищете случая поступить, как вам вздумается.
– Возможно, мне ближе кошачья природа. – Роуленд небрежно пожал плечами. – Как и большинству мужчин, полагаю. Однако смею заверить, всякий раз, пользуясь представившимся случаем, я не заходил дальше того, что вы мне дозволяли.
Оливия потупилась, протянув нетвердую руку к кружке.
– Это меня и пугает.
Вернувшись в Кроутон, Девир удалился в библиотеку, где его ждал брат, а Ливи, облегченно вздыхая, поднялась к себе в спальню. До начала бала оставалось лишь несколько часов, следовало привести себя в порядок и переодеться; она не желала терять ни минуты.
До конца прогулки Девир держался необычайно любезно и мило. Провожая Оливию обратно в аббатство, он выбрал кружную дорогу, ведущую к Темзе. Пройдясь вдоль берега, они поднялись по лестнице в сад и вернулись в дом тем же путем, что и накануне, в день приезда. Бродяга спаниель, любимец невестки Девира, вскоре появился снова. Он неотступно следовал за гуляющей парой до самого дома, а потом стремительно унесся в сторону конюшни.
Горничная принесла кувшин с горячей водой, и Ливи, раздевшись до рубашки, с удовольствием принялась смывать с себя пыль и пот. Когда Фрит скрылась в примыкающей к спальне гардеробной, чтобы вытряхнуть и очистить платье госпожи, Ливи поспешно ополоснула водой бедра, избавляясь от постыдной липкой влаги между ног.
Ее тело горело, отзываясь дрожью на каждое прикосновение. Полотенце из тончайшего полотна казалось грубым, царапало кожу. Воображаемые картины, одна ярче другой, мелькали перед глазами. Обнаженная фигура Девира, его темная голова меж ее бедер. Ливи почувствовала, как нестерпимо громко бьется сердце, она едва удержала кувшин в трясущихся руках. Ее муж никогда не делал ничего подобного. Она даже не подозревала, что такое возможно, и тем более не догадывалась, какое острое наслаждение способен доставить мужчина, касаясь губами тела женщины. Что в сравнении с этим мужская ладонь, скользнувшая под юбку?
Оставив полотенце рядом с кувшином, Ливи накинула расшитый цветами пеньюар поверх рубашки. Потом принялась вынимать из волос шпильки, собирая их в горсть. Вскоре золотистые локоны сверкающей волной рассыпались по плечам. Вытащив все шпильки до единой, Ливи бросила их на туалетный столик красного дерева. Они рассыпались по блестящей поверхности, словно водяные паучки, скользящие по глади пруда.
