Она прикусила губу.
— Не важно. Гораздо важнее то, почему вы здесь?
Он протянул ей странных очертаний сверток, завернутый в коричневую оберточную бумагу. И вдруг ощутил, что теряет дар речи. Поэтому вымолвил только одно:
— Чтобы принести вам это.
Она не пошевелилась.
— Это не кусается.
Засучив рукава. Элиза осторожно взяла сверток из его рук.
— Извините, это, наверно, бессмысленно — везти сюда цветы, — сказал он, наблюдая, как она развертывает упаковку. — Я мог бы привезти золотые браслеты и цветастую шаль. Но это не вполне соответствовало бы ситуации.
— Какой именно?
Бумага упала на землю, и в руках у нее остался букет бледно-лиловых цветов.
— Пожалуйста, простите меня, — сказали они одновременно, озвучивая тайный язык бледно-лиловых гиацинтов.
— Простить за что? — тихо спросила она.
— Я подумал… может… то есть… меня беспокоило, что вы можете… — запинаясь и переминаясь с ноги на ногу, начал он. — Черт возьми, я совершенно запутался. Я не чувствовал себя так неловко с тех пор, когда был прыщавым юнцом, пытавшимся попросить у доярки в нашем имении разрешения поцеловать ее.
У нее дернулись губы.
— Держу пари, что вам не пришлось просить ее дважды.
— На самом деле она меня отбрила. Для своего возраста я был маленького роста и довольно толстым.
Элиза удивленно выгнула бровь:
— Никогда бы не подумала.
— Меня глубоко поразил этот вид. — Он обвел рукой куртины с цветущими растениями. — Это что-то уникальное. — «Как и вы», — хотелось ему добавить. Но он прикусил язык.
— Спасибо. Но…
— Но я все еще не объяснил свое появление здесь. — Поскольку он заметил, что она начала улыбаться, у него понемногу развязался язык. — Так вот. Дело в том, что я размышлял над тем, что вы сказали вчера. О мужчинах и их игрушках.
Она опустила глаза.
— И мне захотелось уверить вас, что я никогда не думал о вас как об игрушке. Если у вас сложилось другое впечатление… Я прошу прощения, — сказал он, кивнув на букет. — Цветы на своем наречии это подтвердят.
— Я имела в виду мужчин вообще. Всегда есть исключения из правил. — Она наконец подняла взгляд. — Большинство людей сказали бы, что это мое поведение непростительно. Я вела себя как бесстыжая женщина, как шлюха, извините за выражение.
Он начал протестовать, но она прервала его:
— И знаете что? Мне все равно. — Она подставила лицо солнцу. — Мне все равно, что у меня на лице немодные веснушки, и что я танцую босиком в цыганских шароварах, и что я урвала несколько скандальных поцелуев у известного повесы. Все это делает меня счастливой. Жизнь-то одна.
На губах Грифа расцвела улыбка.
— Я рад. Вам нечего стыдиться, леди Брентфорд.
— Да, так наверняка сказал бы Цербер.
— Я вовсе никакой не Цербер… — А кто же он, черт бы его побрал? Да скорее всего старый пес, которому хотелось бы думать, что он может научиться новым трюкам.
Элиза заморгала.
— Мне надо поставить в воду эти прелестные цветы. Вы меня извините. Я быстро, — сказала она и исчезла за дверью домика.
Все еще улыбаясь, Гриф снял шляпу и пальто, желая, чтобы его волосы шевелил ветер, а лучи солнца ласкали кожу. Все чувства неожиданно обострились — все краски, запахи и звуки зазвучали по-новому.
Привлеченный жужжанием пчелы, он сел на корточки, чтобы получше рассмотреть ряд цветов, посаженных вдоль дорожки. Вообще в планировке сада чувствовалась рука мастера.
Поднявшись, он прошелся по дорожке. В дальнем углу возле стены располагалась каменная скамья, а на ней лежали альбом для эскизов и деревянная коробка с красками. Он вспомнил ее замечание о том, что у нее есть художественный дар, и ему стало любопытно. Он подошел к скамье, решив заглянуть в альбом до того, как она вернется.
К сожалению, на странице не было ничего, кроме расплывчатого бледно-голубого пятна.
— Лорд Хадден!
Он положил альбом.
— Ваша тайна все еще не разгадана, леди Брентфорд. Здесь нет ничего, что свидетельствовало бы о вашем таланте. — Он хихикнул. — Или о его отсутствии.
— Может, и так. — Элиза никак не могла унять сердцебиение. Но для тревоги нет причины. Даже если лорд Хадден увидел бы законченный набросок, для него это не будет иметь значения. — Однако вы не имеете права рассматривать мои личные вещи без разрешения.
Он кивнул, принимая ее упрек.
— Вы, конечно, правы. Я совсем недавно отчитал одного своего друга за точно такое же нарушение приличий. Так что я должен был бы быть более чувствительным к подобному вмешательству.
— Ничего страшного, — пробормотала она. Ей вдруг показалось странным, что окруженное стеной пространство сада, которое обычно воспринималось ею как достаточно большое, когда она была одна, стало тесным от его присутствия. Его широкие плечи заслоняли все, кроме верхушек самых высоких кустов, а цитрусовый запах его одеколона вытеснил все цветочные ароматы. — Мне хотелось бы предложить вам перекусить, но боюсь, что у меня нет ничего, кроме кувшина с водой и миски с орехами.
— Спасибо, но мне достаточно немного побыть здесь — среди этой великолепной красоты, которую вы создали. Полагаю, это все придумали вы, — закончил он и обвел взглядом все вокруг.
— Основные посадки существовали здесь с незапамятных времен. Я просто добавила кое-какие украшения.
— Вы слишком скромны, леди Брентфорд. Только настоящий художник способен так мастерски подобрать цвета и формы. Ясно, что вы умеете создавать красоту.
От его похвалы у нее потеплело в груди.
— Благодарю. Большинство людей на самом деле не замечают, как могут сочетаться цветы.
Он усмехнулся:
— Возможно, потому, что большинству людей не знаком тайный язык цветов. — Он указал на клумбу грациозных калл. — Они говорят «совершенная красота», и я с ними согласен.
Она внимательно на него посмотрела:
— Знаете, сэр, во время наших встреч здесь, в Эбби, вы показали себя большим знатоком растений и вообще сюрпризов природы. По-моему, это больше, чем случайное знание ландшафтного дизайна.
По его лицу пробежала тень.
— Неужели? Мне льстит, что вы так думаете, — ответил Гриф небрежно. — О, лесные орехи! — воскликнул он минуту спустя, увидев миску у нее в руках. — Здорово!
— Да, но Эльф, кажется, утащил щипцы в какое-то свое кошачье укрытие.
— Это можно пережить. Я знаю один солдатский трюк. — Он сел на траву и вытянул одну ногу. — Если вы будете так добры и поможете мне снять сапог, леди Брентфорд…
— Сапог? — в недоумении спросила она.
