– Йен, – прошептала она.
– Но ты права. Я никогда не горел желанием убивать. И сейчас не стану тратить пули на Эрона. Я просто сверну ему шею вот этими руками, а потом разберусь с тобой.
В его голосе было столько ненависти, что Энн оцепенела от ужаса. Посмотрев на револьвер, Макшейн сунул его обратно.
– Какой же я осел, – горько произнес он и взглянул на Эрона. – А ты сукин сын.
– Ты действительно осел. Эрон пришел, чтобы позвать меня в салун. Я на тебя рассердилась, поэтому хотела взять лошадь и прокатиться верхом. Можешь спросить у Гарольда, я…
– И у Далси, конечно, тоже. Но она сейчас занята с Джои Уэзерли.
Энн облегченно вздохнула.
– Эрон не виноват.
– Энн, я сам могу все объяснить.
Йен повернулся в его сторону.
– Убирайся!
Ей показалось, что сейчас он растерзает Эрона. Хотя кузен был отнюдь не трус и при случае мог за себя постоять, но противник вроде Макшейна ему не по зубам.
– Йен, ты не понимаешь, что делаешь!
– Не понимаю? Да, мне следовало понять все гораздо раньше. Вы постоянно вместе, постоянно о чем-то шепчетесь. Так замечательно спелись. Теперь-то все ясно. Вы долго отсутствовали, а сейчас я застаю вас в конюшне наедине, и он тебя одевает. Чего же тут не понять?
Он рванул жену к себе, затем резко оттолкнул. Она вскрикнула от пронзительной боли, но он уже повернулся к Эрону, готовый, как тигр, броситься на свою жертву.
– Нет! Ты ничего не понял! – Она из последних сил ухватила мужа за руку.
Тогда он снова притянул ее к себе и сжал так, что она задохнулась от боли.
– Отпусти меня, тупой, бесчувственный идиот, – еле выговорила она, теряя сознание.
– Что, черт возьми, происходит? – Йен грубо тряхнул ее.
Как во сне, перед Энн мелькнул рукав его рубашки, запачканный у плеча кровью.
– Что с твоей рукой? – прошептала она. – Почему стреляли?
– С моей рукой ничего не случилось, а стрельба уже закончена. Я хочу знать, что было между вами?
– Богом клянусь, ничего! – закричал Эрон. – Отпустите ее, вы сами не знаете, что делаете. Она моя кузина.
– Кузина?
– Эрон, не нужно, – с трудом проговорила Энн.
– И в обязанности кузена входит одевать тебя на конюшне! – закричал Иен.
– Ты должна все рассказать, – твердо произнес Эрон.
– Нет.
– Это уже не имеет значения, Энни.
– Что не имеет значения? – Йен, казалось, уже начал кое-что понимать. – Если один из вас не скажет мне наконец, в чем дело, я вас заставлю.
Энн на миг потеряла сознание.
– Отпусти ее! – не выдержал Эрон и, размахнувшись, нанес Макшейну сильный удар.
Тот легко парировал его. Казалось, он только этого и ждал. Его ярость искала выхода.
И выход нашелся.
В следующий момент Эрон уже валялся на полу, а Йен занес кулак, чтобы ударить его в челюсть.
Энн всей тяжестью повисла на руке мужа. Он на секунду замер, и тогда она последним усилием воли бросилась на него, отталкивая от Эрона. Потеряв равновесие, оба рухнули на землю. И то ли от удара, то ли уже обезумев от страданий, Энн дико закричала.
Эрон, задыхаясь, поднялся на одно колено.
– Макшейн, ей нужна помощь. Она ранена.
– Ранена?
Эрон что-то говорил, но она уже ничего не слышала, только видела, как изменилось у Йена выражение лица, как он с тревогой смотрит на нее. Но вдруг его лицо начало плыть у нее перед глазами, она схватила мужа за руку. Рука была липкой от крови.
– Йен, – начала она.
И тут же погрузилась в черный омут боли.
Горит лампа. Она лежит в своей комнате, на собственной кровати. С нею Эрон, Далси… и Иен. Эрон держит свечу, Далси смывает кровь с раненого бока, а Йен вонзается в ее тело.
– Йен, ты уверен… – говорит Далей.
– На войне я повынимал немало пуль. Я уверен, Далси, не давай ей шевелиться. Вот так. Я ее нашел.
Следующие несколько секунд полны чудовищной боли. Она чувствует, как ее тело режут на части. Она начинает кричать, но Эрон гладит ее по лицу.
– Нельзя кричать, Энни.
– Дайте ей виски, – слышит она голос Йена. Эрон приподнимает ей голову, потом ее горло обжигает виски. Она начинает кашлять.
– Ты можешь ее вытащить? – спрашивает Эрон.
– Вот она. Далси, передай мне новую губку, а ты, Эрон, влей еще.
Она чувствует вкус виски. Затем, полная благодарности, она снова умирает.
Она приказывает себе открыть глаза. Все куда-то плывет. Но боль стихла. Эрон кладет ей на лоб холодный компресс.
– Эрон, – шепчет она пересохшими губами.
– Все в порядке.
– Где Йен?
– Внизу.
– Далси?
– Она с Джои.
– Нет, нет. Мы это придумали…
– Она правда с Джои. Он ранен. Йен…
– Йен ранил Джои?
– Энни…
Она пытается слушать, но уже ничего не слышит. Пытается смотреть на него, слушать, понять, но это уже выше ее сил. Неясная чернота смыкается вокруг нее, поглощает.
Эрон стоял на крыльце и чувствовал себя несчастным, потому что Макшейн, скрестив руки на груди, молча уставился на него своими безжалостными черными глазами.
С Энн осталась Далси. Они всю ночь не отходили от нее. Макшейн кое-что понимал в медицине, потому что во время войны ему приходилось ассистировать доктору, когда ранили кого-нибудь из его солдат, и он научился извлекать пули, шрапнель или стрелы.
Всю ночь Макшейн не переставал удивлять и восхищать Эрона. Узнав о ранении жены, он больше ни о чем не спрашивал, поскольку не сомневался, что это произошло, когда Энн занималась своими таинственными делами. Он отнес ее в комнату и вызвал Далси.
– Пуля до сих пор в теле, поэтому Энн так страдает. К счастью, ребра и легкое не задеты… – Его голос был почти бесстрастен.
Он достал ящичек с медицинскими инструментами, который всегда находился при нем. Помедлил секунду, руки у него дрогнули, а затем он ловко извлек пулю и зашил рану.
О своей руке Макшейн как будто забыл, хотя кровь продолжала идти. Он аккуратно перевязал Энн, подложил ей под голову подушку, коснулся ладонью лба.
– Если не начнется лихорадка, тогда обойдемся без доктора.
Макшейн сидел около жены до рассвета, потом его сменил Эрон.
Теперь с нею осталась Далси, а они стояли на крыльце и молчали.
– Можешь начать сначала, – устало произнес Йен. – Ты действительно ее двоюродный брат?
– Наши матери были сестрами.
– Тебя тоже взяли в плен индейцы?
– Нет. Перед войной родители Энн отправились на Запад. Ее мать писала нам с дороги. В детстве мы с Энни часто музицировали вместе. Она пела под мой аккомпанемент, и у нас это получалось так хорошо, что нам прочили музыкальную карьеру.
– Почему Энн не сказала о ваших родственных отношениях?
– Понятия не имею.
– Может, она думала, что тогда я скорее догадаюсь о ее темных делах?
