В воскресенье в храме я встретилась с Марией Владимировной. Она первая кивнула мне, я также слегка поклонилась, и мы вместе вышли после богослужения.
— Добрый день, Анна Николаевна, — сказала она.
— Добрый день, — немного настороженно ответила я, боясь ее соболезнований.
Но она заговорила о погоде, о Рождестве. Осмотрев меня, она сказала мягко:
— Вы простите меня за сказанное в прошлый раз.
— Забудьте, Мария Владимировна, — попросила я. — Забудьте, как и я уже забыла.
— А вы очень хорошо выглядите, — сказала она. — Словно нашли что-то драгоценное.
— Может быть, вы и правы, — отозвалась я.
— Вот ведь как бывает… — сказала она тихо. — Каждый Божий день что-то находится, что-то теряется. И даже в потере может быть находка. Скажи мне кто, что я овдовею через полгода брака, разве бы я вышла замуж? …Мне скоро матерью становиться. Потеряла супруга, но приобрела ребенка…
И я подумала тогда: «Я же, потеряв брата, нашла супруга. Как все переплелось в нашей жизни!..»
— Только, — задумчиво сказала Мария Владимировна, — тех, кто потерял, все-таки больше.
Я не могла с ней не согласиться. Она вскоре распрощалась со мной, и мы разошлись в разные стороны.
Уже минуло Рождество с его неповторимым хвойным запахом, приближался новый год, от которого мы все ждали только одного — мира в душах и на земле. В самом конце декабря морозным свежим днем я вернулась с прогулки. Меня встретила Таня, смущенная и тревожная.
— Что случилось, милая? — спросила я.
— Там… В гостиной, — Таня замолчала.
— Говори же!
— Вас дожидаются…
— Таня, что за глупые выходки! Доложи как положено.
Таня поджала губы и сказала:
— Вас желают видеть Вадим Александрович Любомирский.
Наверно, я побледнела. Достав платок, я не знала, что с ним сделать, покусала краешек. Ноги отказывались идти. Значит, Вадим Александрович здесь… И ждет меня. Но я не смогу подойти к нему, как прежде. Страх словно опутал меня. Нет, нет, ни за что на свете! Я совсем недавно объяснилась с супругом. Я не могу предать Александра еще раз! Господи!
— Анна Николаевна, сказать, что вы не принимаете? — прошептала Таня.
— Постой!
И сама стояла, внезапно обессилевшая.
— Постой, Танечка… Какой он? — спросила я с ужасом, не понимая, что я делаю.
— Не знаю, — сказала Таня со слезами на глазах. — Я не знаю…
Я не могу увидеть его! Иначе я упаду к его ногам и умолю увезти из этого дома!
— Таня, — сказала я, — я не могу туда пойти.
— Анна Николаевна…
— Но, — перебила ее я, — я должна…
— Нет! — Таня взяла меня за руку. — Не надо! Я почти не видела ничего впереди себя.
— Добрый день, Вадим Александрович, — сказала я.
Он резко обернулся ко мне.
— Добрый день, Анна Николаевна. — Он не сводил с меня глаз.
Я смотрела на него, не шевелясь. Мне показалось, что он изменился: то ли на его висках блеснуло несколько седых волос, то ли в голосе прозвучала некая усталость, но это уже был не прежний Любомирский. Он приблизился и поцеловал мне кончики пальцев.
— Присядемте, — сказала я.
Несколько минут мы сидели молча, почти не двигаясь.
— Расскажите мне о себе, — сказала я.
— Я приехал на несколько дней, — сказал Вадим Александрович. — Жизнь моя однообразна и скучна, вряд ли она покажется вам интересной темой для разговора.
Эти губы когда-то целовали меня. Нежно, страстно. И если бы он сказал мне тогда, летом… Но он говорил о своих чувствах, о том, что хочет увезти меня! А я? Я предлагала ему себя, как приз, — лишь бы только он не уезжал. И как я могла волноваться за него больше, чем за брата? Нет, что за бред… Я волновалась за них одинаково.
— …Рождество я встретил в вагоне. Не слишком уютно, но зато…
Почему я не слушаю его? Его руки… Почему они дрожат, почему он хочет притронуться ко мне? Если это случится, я упаду в обморок!.. Надо позвать Таню.
— Надолго вы в отпуск? — спросила я.
Или он уже говорил? Я ничего не помнила из его слов, я чувствовала себя очень утомленной.
— Все зависит от обстоятельств. Он смотрел на меня встревоженно.
— С вами все в порядке? — спросил он.
— Думаю, что да. Не стоит беспокоиться. Я встала, он поднялся тут же.
— По четвергам мы с супругом принимаем. Будем рады вас видеть.
«Он изменился, — подумала я, — очень изменился. Он… Или это изменилась я?»
— Не думаю, что у меня получится навестить вас вновь, — услышала я его голос.
— Всего вам доброго, — сказала я.
— Анна Николаевна! Простите меня…
— За что?
— За то, что потревожил вас.
— Все в порядке.
— Я о нашем летнем приключении, — сказал он, улыбаясь как-то неестественно.
— Мне должно вас благодарить за него. Он стиснул зубы.
— Я жалею… Я обо всем жалею теперь. Может быть, вы помните?.. «Любовь есть причина бед…» Вы помните?
— Любовь?.. Вадим Александрович, истинная любовь не может быть причиной бед.
Он еще не уходил, колебался, а потом сказал:
— Я должен вам кое-что вернуть.
— Разве? — удивилась я.
Он достал из внутреннего кармана конверт.
— Я всегда носил их с собой. Теперь не имеет смысла. Возьмите.
Я приняла из его рук этот конверт, раскрыла его, но, услышав удаляющиеся шаги, подняла голову и увидела, что Вадим Александрович уходит. Не имело смысла задерживать его, и я смотрела, как закрывается за ним дверь. Присев на диван, я раскрыла конверт. Там были мои письма к Любомирскому. А среди них что-то плотное, завернутое в белую бумагу. Я развернула бумагу и обнаружила свою фотографию — ту самую, которую подарила ему еще летом на даче. Я вгляделась в черты своего лица.
«Неужели прошло только полгода? — подумалось мне. — Невозможно поверить. Какая я здесь легкомысленная и счастливая. Надобно все это сжечь, чтобы и пепла не осталось». Легко вздохнув, я положила письма в большой конверт, попыталась уложить и фотографию, но она никак не поддавалась, и тут я заметила на ее оборотной стороне несколько строк, выведенных мелким почерком.
Помня, что я не писала на ней ни слова, с забившимся сердцем дрожащими руками я перевернула фотографию, уронив все письма на пол, и прочитала сквозь туманную завесу бессильных слез: «Достойно есть прославлять Тебя, прекрасную, непорочную, светлую, равную по благости ангелам небесным, истинную свою любовь, милость Божью, Тебя величаю».
