Звуки струн разносились в ночи, и Филадельфия чувствовала, как она тонет в этой мелодии, как будто он знает, что она стоит у окна и завороженно слушает его.
Когда мелодия замерла, она перевела дыхание, боясь, что не сможет без помощи его музыки вновь вздохнуть. Еще какое-то мгновение она не двигалась, ожидая, что он начнет снова играть. Опасаясь, что он вообще перестал играть и петь, она выскочила из комнаты и побежала вниз на террасу.
Когда Филадельфия добежала до первого этажа, то поняла, что в доме звуки гитары еле слышны, но и этого было достаточно. Как охотник за сокровищами идет по карте, так она шла на звон гитары и оказалась в освещенной библиотеке. Здесь она увидела открытую стеклянную двустворчатую дверь. Мелодия гитары звучала так прекрасно, что Филадельфия ощутила странный горячий комок в горле. Ей не хотелось мешать Эдуардо, но она не могла удержаться от того, чтобы тихонько подойти и остановиться в каком-нибудь футе от двери.
Он сидел на балюстраде, как раз там, где кончался свет от лампы, четкий силуэт в белой рубашке с открытым воротом, открывающим темную сильную шею. Она вспомнила, как, увидев его в первый раз, подумала, что он обладает необычной, экзотической, неотразимой мужской красотой, которая запала бы ей в память, даже если бы она не встретила его больше.
С того момента, как он вошел в ее жизнь, Филадельфия отбросила прочь доводы разума, приличия и здравого смысла, но не разрешала себе задумываться, почему. Это не имело никакого отношения к драгоценностям, или к долгам ее отца, или к фарсу, позволившему ей забыть на какое-то время, что она одна во всем мире. Она не последовала бы за ним из любопытства или потому, что ничего лучшего не видела. Филадельфия знала, что пошла за ним по той же причине, по которой стоит сейчас здесь. Она пришла на зов его серенады, ибо хотела быть с ним.
— Это вы, милая? Входите и присоединяйтесь ко мне.
Звук его голоса удивил ее, но потом сообразила, что, хотя она не осмелилась переступить порог, это сделала ее тень. Собрав все свое мужество, она шагнула на веранду.
Не переставая играть, он сказал:
— Я думал, вы спите. Я разбудил вас своими неловкими попытками изобразить музыку, и вы вышли, чтобы запустить в меня старой туфлей?
Она против своей воли улыбнулась. Он знал, что играет превосходно, но ему, как маленькому мальчику, хотелось, чтобы сказала это она.
— Вы играете замечательно, сеньор.
— Вы действительно так считаете? — Улыбка сверкнула на его смуглом лице. — Я учился музыке в Лиссабоне.
— В Лиссабоне? Вы учились музыке?
Его пальцы замерли над струнами гитары.
— Почему это вас так поразило?
— Совсем нет, — уклонилась она от ответа, хотя, по правде говоря, действительно изумилась. — Учатся музыке обычно женщины, вот и все.
— О да. В Америке женщины учатся играть на арфе или на рояле, а мужчины учатся стрелять, ездить верхом и играть в карты. В моей стране мужчины учатся и тому, и другому. Но мы ведь отсталый народ, не так ли?
— Я не хотела вас оскорбить.
— Я воспринял ваше замечание как проявление незнания, сеньорита.
Его ответ обидел ее, но она решила не возражать. Совершенно очевидно, что она оскорбила его. Филадельфия с неохотой повернулась, чтобы уйти.
— Куда вы? Ночь так хороша, и ваше общество тоже прекрасно.
— Я не хотела мешать вам, а только хотела сказать, что мне нравится ваша игра.
— Тогда оставайтесь, и я буду играть для вас. Хотите?
— Хочу, очень!
Как ребенок, которому после выговора предложили конфетку, она радостно улыбнулась.
Он показал жестом, чтобы она села рядом с ним на балюстраде. Она нашла себе место в нескольких футах от него и вскарабкалась на крашеные деревянные перила.
Он заиграл, как объяснил ей, бразильскую народную песню. Ей понравился ее ритм. Когда он оборвал мелодию, Филадельфия спросила:
— У этой песни есть слова?
Он кивнул и запел.
Как только он начал петь, она поняла, что он не стыдится своего голоса. Эдуардо пел в полную силу. Когда он смотрел на нее своими черными глазами, поблескивавшими в полутьме, у нее сложилось впечатление, что песня, которую он поет по-португальски, если бы она ее понимала, заставили бы ее покраснеть.
Когда Эдуардо допел, он соскользнул с балюстрады и повернулся к ней.
— Потанцуйте для меня, сеньорита.
Филадельфия, смущенная, качнула головой.
— Я не знаю как.
— Конечно знаете. Всякая женщина знает. Когда я был ребенком, женщины в моей деревне любили танцевать. Они никогда не чувствовали себя слишком молодыми или слишком старыми, слишком толстыми или слишком уродливыми, чтобы не танцевать. Каждая становилась прекрасной, когда танцевала, и каждая знала это. Я покажу вам как.
Он заиграл новую мелодию, отстукивая ногой ритм.
— Это совсем просто. Делайте то, что и я.
Она следила за ним, застенчивость удерживала ее, хотя ритм танца захватывал. Неожиданно гитара смолкла, когда он прижал ладонь к струнам.
— Нет, нет, не останавливайтесь!
— Раз звучит музыка, должны быть танцы! — отозвался он строгим голосом школьного учителя.
— Хорошо, — согласилась она без особой охоты и соскользнула с перил. — Но я предупреждаю вас, что не очень сильна в этом деле. Думаю одно, а ноги делают другое.
— Тогда не думайте, сеньорита, а только чувствуйте. — Он начал медленную, соблазнительно сладкую мелодию. — Чувствуйте музыку ногами, сердцем, душой.
Он приблизился к ней, и Филадельфия знала, что он не позволит ей избежать вызова в его глазах, его смеха, и она сама этого не хотела. Филадельфия не могла сопротивляться желанию танцевать с этим мужчиной под его музыку.
Застенчивость мешала ей двигаться так, как он ей показывал. Его глаза смотрели на нее, эти огромные черные глаза, которые видели все и даже больше.
— Закройте глаза, милая. Закройте глаза и вслушивайтесь, вслушивайтесь, пока ваши ноги не ощутят потребности двигаться.
Филадельфия послушно закрыла глаза, смущенная, но взволнованная этой идеей — ощущать только музыку.
Он продолжал играть, она старательно прислушивалась, ожидая ощущения, о котором он говорил, но оно не приходило. Вместо этого ее начали одолевать мысли. Филадельфия подумала, что стоит в ночном халатике на темной террасе с мужчиной, хотя должна лежать в постели. Она подумала, что, если бы его музыка не была такой чарующей, она не стояла бы здесь, чувствуя себя глупой и неуклюжей. Его пальцы легонько тронули струны, и они, казалось, коснулись ее подола, словно ветерок с реки. Она сделала несколько неуверенных шагов, стараясь попасть в ритм его музыки.
