Нескладный верзила, прокладывавший путь Ивейну, вышел из чаши на маленькую лесную прогалину. Бледный предутренний свет пробивалось здесь ярче, лаская хрупкие, нежные венчики цветов, склонившихся над рваными клочьями стелящегося над землей тумана. Ивейн на мгновение отвлекся, зачарованный красотой, и не услышал, как в воздухе просвистел камень – жрец не ожидал такого удара.
Но Торвин был поражен еще больше, когда тот, кого он считал своим пленником, неожиданно рухнул на землю, как подкошенный. При виде Рольфа, появившегося из полумрака чащобы с рогаткой в руках, Торвин пришел в ярость. Этот неуклюжий болван не только без всякой надобности напал на того, кто и так уже был в их руках, но еще и с оружием, приличествующем скорее ребенку, чем воину.
– Дубина! Как тебя угораздило? Как могло это прийти в твою безмозглую голову?
– Х-ха! Ты столько времени провел рядом с этим жрецом и так и не понял, что он обладает невероятной, магической силой. Он чувствует, когда враги близко, поэтому невозможно захватить его врасплох, чтобы сразиться лицом к лицу.
Торвин прищурился, глядя на говорившего: он знал, что тот не настолько умен, чтобы самому додуматься до этого.
– Какая коварная лиса придумала этот план?
Тряхнув слипшимися от грязи рыжеватыми волосами, он сам же и ответил на свой вопрос:
– Впрочем, что же тут спрашивать! Здесь, без сомнения, чувствуется рука нашего набожного епископа!
Рольфа разозлило, что Торвин считает его неспособным додуматься до такого (хотя это и вправду было так), и он сердито добавил:
– Чтобы справиться с этой его необычайной силой, я вспомнил наши детские игры, которые ты так презираешь. И именно мне пришла в голову мысль использовать в качестве оружия рогатку; только она могла помешать ему пустить в ход волшебство – ведь нападающему при этом не обязательно приближаться.
– И ты хвастаешься умением управляться с этой детской игрушкой?
Презрение Торвина еще более обострило их взаимную неприязнь. Рольф притворился, что не слышал обидных слов и продолжал говорить с усмешкой, снисходительным тоном, зная, как разозлит это тэна.
– Да и не лучше ли мне самому доставить друида в руки его врагов? И самому получить награду?
– Ты не получишь этой награды! Выпрямившись во весь рост и нависая над приземистым Рольфом, Торвин прорычал:
– Друид уже был у меня в руках, когда ты неизвестно зачем превратил его в бесчувственный тюк, так что теперь вообще непонятно, как переправить его в Экли.
– Может быть, он и был у тебя в руках…
Ни за что на свете Рольф добровольно не признал бы себя побежденным; на этот раз заносчивому тэну не удастся его обойти.
– Но ты потерял его – он теперь мой! И я достаточно силен, чтобы взвалить его на спину и отнести в аббатство.
Торвин угрожающе шагнул к сопернику и прохрипел:
– Этого не будет, пока я жив!
– Прекрасное заявление, достойное высокомерного наглеца, и я с удовольствием принимаю вызов!
Швырнув рогатку в кусты, Рольф выхватил меч и шагнул навстречу противнику.
Зазвенела сталь. Они схватились, не обращая внимания на простертое на земле бесчувственное тело друида. Борьба была яростной: они давно уже не терпели друг друга, теперь же эта враждебность вылилась в открытую ненависть.
Очутившись за дверью конюшни, Анья подняла голову и, точно по мановению свыше, обнаружила еще одну свою пропажу. В небольшом, огороженном каменной стенкой загоне, стояла послушная Ягодка, невозмутимо жуя сено. Кобыла могла задержать их бегство и оставить заметный след, но настойчивый внутренний голос требовал, чтобы девушка спрятала кристалл, открыла загородку и увела с собой низенькую толстую лошадку. Она подчинилась этому беззвучному приказанию.
В спешке, не задумываясь о приличиях, Анья вскарабкалась по камням шероховатой ограды. Затем, не обращая внимания на мешавшие ей длинные юбки и на то, что лошадь была не оседлана девушка вскочила ей на спину.
По знаку Аньи Киэр тотчас уселся сзади. Оба всадника направились к видневшейся невдалеке кромке леса, подстегивая и подгоняя трусившую неторопливой рысцой кобылу.
Анья понимала, что за ними отправят погоню, обыщут весь лес, чтобы найти их. И, что еще важнее, она вспомнила об угрозе епископа и об ужасной опасности, нависшей над Ивейном. Пытаясь защититься, девушка обратила свои помыслы к единственному источнику всех сил и могущества. Анья безмолвно вознесла к небесам мольбу и завершила ее, отдаваясь во власть стихии; она чувствовала, как могучие природные токи омывают ее со всех сторон.
Порывшись в мешочке, Анья снова достала кристалл и подняла его к ярким лучам пробивавшегося нового дня. Рассвет – таинственная, магическая пора между ночью и даем, источник, в котором мать ее черпала свои силы. Воодушевленная этими мыслями, девушка не утратила безмятежности даже тогда, когда с ней стало происходить нечто странное и неподвластное ей.
Белый кристалл замерцал, наливаясь сиянием, а розовые губы шевелились беззвучно, и слетавшее с них песнопение было полно неземного очарования, как и волшебные звуки мелодии. Анья давно уже печалилась, что мольбы ее лишены этой высшей гармонии. Девушка не ведала, откуда она взялась теперь, однако, не вопрошая об источнике, она приняла ее как драгоценнейший из даров.
Захваченные, потрясенные этим чудом, Анья с Киэром ехали наугад. Так что для них было полной неожиданностью, когда лошадь остановилась вдруг в зарослях на краю зеленой прогалины, где разыгрывалась страшная драма.
Ивейн лежал неподвижно. Плащ черным крылом накрывал его тело, а лязганье и звон скрещивающихся клинков наполняли воздух. Клод и Рольф, не обращая внимания на Ивейна, топтались, то и дело наступая на плащ, и мечи – сверкающие, острые – яростно звенели над головой распростертого на земле жреца. Когда Анья увидела эту картину, ей показалось, будто безжалостная, невидимая рука великана сжимает ей сердце с такой же неистовой силой, с какой сама она стискивала померкший кристалл. В глубине ее сознания мелькнула мысль: как можно было так коварно подобраться к жрецу, чтобы совершить это подлое дело?
Хотя в последнюю их встречу они взяли с собой Клода как друга, какая-то таинственная сила останавливала Анью и Киэра, не давая им вступиться за него. Одно было хорошо – мерсийские воины, еще недавно союзники, сражавшиеся теперь друг с другом, не замечали в пылу битвы, что за ними следят. Так что у девушки было время поразмыслить над множеством неожиданно возникших вопросов и решить, что ей делать дальше.
