Не все из его ночных приятелей отправились на бал с женами. Сирил Артуа кивнул ему, и Роб пробился через толпу к рулетке, около которой тот сидел. По дороге он остановил официанта и заказал виски. Он подумал, что, вероятно, напьется еще до конца вечера.
За другим столом Джон Отис обратился к Клео, весело болтавшей с одним из посетителей. Она улыбнулась ему:
— Добрый вечер, месье Отис. Вам везет сегодня?
— Нет, мадам Клео. Боюсь, мне больше везет на скачках, и хвастаться тут нечем.
Клео засмеялась:
— Мадам удача — капризная возлюбленная, месье.
— Правильно, — воскликнул печальный игрок, перед которым лежало всего три фишки.
— Могу ли я поговорить с вами наедине, мадам? — спросил Отис.
— Ну конечно. Идемте. — Клео повела его к двери в свой кабинет. Ее китайское платье шелестело по шелковым чулкам. Отис видел взгляд, которым обменялись двое мужчин за его столом. Они несомненно думали, что он собирается просить у хозяйки кредит.
Клео закрыла дверь и повернулась к нему.
— Я сказал ей. К несчастью, она потеряла сознание. Публично.
Клео вскрикнула на языке, которого он не понял. «Возможно, индейском, — подумал он. — В ней есть что-то сверхъестественно чувствительное, она тут же почувствовала мое отчаяние».
— Ее сестра была с ней?
— Нет. Брат с женой отвезли ее домой.
— Ее деверь только что вошел в игорный зал. Он точно был там ночью.
— Господи, — выдохнул Отис.
— Не волнуйтесь. Раб будет здесь в безопасности несколько дней. Идите в зал и играйте, как обычно. Час или два.
— Нам будет недоставать его, — взволнованно сказал Отис.
— Да. О да!.. Вы теперь вернетесь на Север, месье?
— Пока нет. Я хотел бы продолжить его работу. Я… я ценю вашу помощь, мадам Клео.
— Я могу надеяться, что вы будете так же осмотрительны, как Чичеро?
— Я буду рисковать собственной шкурой, мадам, и я не стану подвергать ее опасности без необходимости, поверьте мне. Я хочу продолжать в память о нашем друге и таких, как он, и я знаю, что не смогу этого делать в одиночку.
Она смотрела на него своими темными глазами, оценивая его без всяких иллюзий, и наконец сказала:
— Я помогу вам. Но вы не должны никогда спрашивать меня как. Не должны спрашивать имена. Мои друзья должны всегда оставаться безымянными.
— Я сделаю все, что вы пожелаете, и с благодарностью, мадам. Спасибо.
Он поднес ее руку к своим губам и вышел из кабинета. Выбрав место за одним из игровых столов, он купил стопку фишек, затем устроился провести несколько часов, делая скромные ставки на красное и черное. Он собирался привыкать к этому ленивому досугу, потому что только любовь к азартной игре могла бы объяснить визиты в заведение мадам Клео.
Арист плохо спал в ту ночь. Снова и снова он видел, как Симона совершенно необъяснимо падает на Отиса, как Отис шатается, а он мчится, чтобы успеть подхватить ее. Снова и снова он вспоминал короткие слова, которыми они обменялись, когда она пришла в себя. «Она не пользуется нюхательными солями, — сказал Алекс. — Она не из тех женщин, которые падают в обморок».
Однако она потеряла сознание из-за линчевания… кого? Раба? Как только он задремал, ему тут же приснилась Симона. В одном из ужасных кошмаров он переживал их любовные ласки, и она превращалась в его объятиях в ведьму с безжизненными, как веревки, волосами и чешуйчатой кожей. Когда он проснулся, дрожа, то снова увидел скорбный взгляд ее прекрасных глаз и услышал отчаяние в ее голосе: «Никто ничего не может сделать».
Кого-то повесили. Кого… и почему? Беглого раба бы выпороли, но не линчевали. Однако раба, осмелившегося посягнуть на белую женщину, вздернули бы без разговоров. Мысль, неизбежно следовавшая за этой, была невыносима.
Он снова вспомнил, как легко, как страстно, она приняла его. Насколько он знал, это не доказательство того, что у нее был любовник. Не для женщины, которая скачет верхом так безрассудно, как она, и притом каждый день. Но она признала… забавляясь!.. что не девственница. Он уверил ее, что это не имеет значения. Однако теперь обнаружил, что имеет.
Он рано встал и пошел на Торговую биржу, где стал расспрашивать знакомых, и вскоре ему рассказали, что вооруженный отряд плантаторов линчевал свободного цветного мужчину, помогавшего беглым рабам уходить на Север.
Один торговец рассказал Аристу:
— Он был учителем. Зарабатывал на жизнь незаконным обучением детей свободных цветных. Вероятно, и рабов учил читать, и писать. Ночной дозор последовал за ним на встречу с беглецом после того, как кто-то дал информацию.
— Кто выдал его? — спросил Арист.
— Имен не называют. Раб, которому он помогал, сбежал.
— Вы знали этого свободного цветного?
— В лицо. Он вел себя более высокомерно, чем подобает его положению, как все цветные, получившие образование. Думаю, он был больше француз, чем африканец. У него была очень светлая кожа.
— Его имя?
— Чичеро Латур.
Чичеро…
Это имя вызвало воспоминания, и Арист почувствовал, как повернулся в груди знакомый нож. Он снова увидел светлого негра, спутника художника, услышал слова Отиса: «Чичеро, мой проводник».
Так вот это кто. Его обвинили не в связи с белой женщиной, а в помощи беглым рабам. Но это не обеляло Симону, разбитую его смертью. Это доказывало, что, будучи виновной, она просто вела себя очень осторожно.
Арист вспомнил нервозность Симоны при встрече с художником и проводником на плантации. Тогда он подумал, что это запоздалая реакция на убийство огромной гремучей змеи, необычайный подвиг для женщины. Теперь он иначе толковал ее поведение.
Он не обратил особого внимания на проводника, но у него сложилось впечатление, что Симона неоднократно смотрела на окторона, избегавшего ее взгляд. Было ли что-то между ними? Он не мог в это поверить… и однако… Хотя общество и принимало Симону благодаря красоте и высокому положению семьи, ее считали эксцентричной. Но могла ли она зайти так далеко?
Он не знал. Холодный гнев ревности камнем лежал на его сердце. Он покинул биржу, пошел в наемную конюшню и приказал оседлать Сабра.
Симона провела бессонную ночь. Она смотрела в темный полог своей уютной постели и видела будущее. Ее хваленая независимость, казалось, испарилась от жара чувств, которые она испытала за прошлую неделю. Прежде всего она была смущена своей страстной любовью к Аристу. Она никогда раньше не чувствовала такой глубокой и непреодолимой связи ни с одним мужчиной, но божественные часы в его объятиях разрушили ее сопротивление. Она чувствовала себя физически соединенной с ним, так сильно было воспоминание о пережитом ими экстазе.
