– Значит, вы так и не смогли уладить дела между королем и Рованвудами, – сказала Джульетта.
– Да. – Он смотрел вдаль, хмуря лоб. – Энгус Ок спас меня, но, возможно, он неправильно понял мой квест. Этот кельтский бог отправил меня улаживать приграничный конфликт, только выбрал не тот. О, Джульетта, если уж вы забыли греческую мифологию, то, может быть, вы плохо знаете и кельтские предания?
Она покачала головой – больше всего ей хотелось поскорее закончить этот неприятный разговор. Поверив ему, она ничего не добилась. Теперь уже кельтские боги отправили его сквозь время, чтобы он разрешал приграничные конфликты и при этом прыгал в бездонные пропасти! Хорошенькое дело!
– Видимо, я пропустила те уроки, на которых объясняли кельтские предания.
– Энгус Ок возвращает к жизни тех, кто испустил свой последний вздох ради любви, – объяснил Джеффри, не заметив, как изменилось ее настроение.
– Ах, Энгус Ок!
Джульетта закрыла глаза. Разочарование как свинцом заливало ее душу. Ветер прерий уже не приносил с собой никаких звуков: индейцы, похоже, проехали. Теперь можно продолжить свой путь в Брод Уолберна, а ей пора возвращаться к своему здоровому скептицизму. Джульетта чувствовала себя совершенно выжатой, и эта внутренняя саднящая пустота не имела никакого отношения к перетруженным мускулам, к тому, что жесткое седло натерло нежные ягодицы – для женщины это обычная цена за слишком долгое пребывание в седле.
Она почувствовала резкую боль в кулаке и поняла, что так крепко стиснула амулет, что загогулины кельтского узора отпечатались на ее коже. «Видишь, я запечатлел тебя на ладони моей руки». Это не из греческого и не из кельтского мифа – это христианское предание. Книга пророка Исайи.
Ее охватило странное чувство. Если верить Джеффри, то именно так столетия назад сжимали в руке эту реликвию несчастные влюбленные и даже сам король Эдуард. Немыслимо. Никакой кельтской магии вообще не существует.
Джульетта осторожно провела пальцем по отпечатку на ладони, и острая искорка ударила ей прямо в сердце. Она будет рада возвращению своего здравого смысла, но немного позже. Встав с земли, она подняла подвеску перед собой.
– Сэр Джеффри, – совершенно серьезно произнесла она, – займитесь снова вашим квестом.
На секунду ее сердце сжало сомнение. Может быть, именно так она должна была вести себя с самого начала.
Может быть, теперь он засмеется – раз уж она сдалась и начала играть в эту глупую игру вместе с ним – и скажет ей, что это была просто дикая выдумка, рассчитанная на то, чтобы заставить ее отбросить столь тщательно соблюдаемый консерватизм.
Джеффри одарил ее ослепительно яркой улыбкой. Глаза его потемнели от удовольствия, и вся фигура вновь приняла прежнюю гордую позу. Он опустил голову, став истинным воплощением поклоняющегося своей даме рыцаря, и в то же время в нем не чувствовалось ни капли смирения или униженности.
Она надела кожаный ремешок ему через голову, но длинные распущенные волосы Джеффри мешали ремешку охватить шею. Джульетта приподняла упругую волну его волос и провела пальцем между грубой кожей ремешка и теплым телом, проверяя, оказался ли странный шнурок на месте. И вдруг глупо застыла в оцепенении, слушая ставший внезапно резким звук его дыхания, чувствуя, как его горячие выдохи обжигают ей тело сквозь пояс юбки.
Ее пальцы сжали бугры мышц там, где шея соединялась с плечами, и ей показалось, что она больше никогда не сможет его отпустить.
– О Господи, Джульетта!
Двигаясь бесконечно медленно, он прижался лбом к ее мягкому животу, позволив себе непристойно интимное прикосновение, которому у нее не было сил помешать. А он нарушил правила пристойности еще сильнее, положив свои громадные ладони ей на бедра, так что его пальцы невероятно сладостно сжали ей талию. Подушечки больших пальцев оказались на вершине ее бедер: прежде она и не подозревала, насколько они чувствительны.
– Когда ты прикасаешься ко мне, а я к тебе, то я забываю, что сейчас должен был бы оказаться шестисотлетней горсткой праха и полусгнивших костей.
Его пульс стремительно бился под ее пальцами, его тело, крепкое и упругое, прижималось к ее телу. Он говорил, что ему давно полагалось бы войти в число покойников, но казался невероятно, несравненно живым и притягательным. Его голос, низкий и чуть охрипший от желания, словно проникал сквозь ее кожу и звучал в каком-то удивительно чувствительном месте, о существовании которого она прежде даже не подозревала.
– Джеффри! – прошептала она, думая, что если чьи-то кости и сгнили, превратившись в прах, то это ее собственные: она с каким-то отстраненным удивлением заметила, что ее ноги лишились способности выдерживать вес тела, так что она покачнулась и тяжело припала к стоящему перед ней на коленях рыцарю прерий.
Он прерывисто вздохнул и с невероятной нежностью притянул женщину обратно на одеяло. Каким-то образом ему удалось уложить ее своими сильными руками так, что он успел проделать дорожку обжигающих поцелуев прямо по ткани платья от ее живота через ложбинку между грудями к впадинке у основания шеи. Его рука, ставшая вдруг немыслимо нежной, скользнула от талии к ее груди, так что Джульетта невольно застонала.
Какая-то искра разума, называвшая себя вдовой Уолберн, мысленно ругала ее, укоризненно грозя пальцем. Эта сварливая искорка говорила, что ей следовало бы не стонать от наслаждения, а запретить Джеффри такую фамильярность и немедленно положить конец собственной распущенности. Джульетта годы – долгие годы – слушалась подобных внутренних предостережений, но сейчас погасила эту искорку, только на долю секунды пожалев о том, сколько времени потратила на то, чтобы ее лелеять.
Теперь ее занимали гораздо более важные вещи: например, ей надо было поблагодарить судьбу за то, что Джеффри в совершенстве освоил расстегивание пуговиц.
Ее пуговицы высвободились из петель с такой же легкостью, с какой горошины высыпаются из стручка под пальцами умелой кухарки. Несмотря на свое якобы незнание современных мод, Джеффри освободил их обоих от одежд быстрее, чем в день их первой встречи снимал с себя кольчужную рубашку.
Джульетта еще никогда не обнажалась перед мужчиной – даже перед Дэниелем. И сейчас это могло бы ее смутить: ведь они были теперь совершенно обнаженными под заходящим солнцем посреди ровной прерии, но Джеффри позаботился о том, чтобы Джульетта недолго оставалась неприкрытой. Его губы, его руки, его горячее тело, прижавшееся к ней, охватили ее со всех сторон ощущениями, которые мгновенно заставили ее забыть обо всем, кроме мужчины, показывавшего ей, что значит жить и любить.
